Иногда слава может сыграть с хирургом дурную шутку. Например, начинают обращаться друзья и даже незнакомые люди с просьбами провести операцию, не совсем соответствующую его профилю, которую сам он делать не стал бы, и не всегда удобно отказаться.
Это произошло в разгар перестройки. Я работал заведующим учебной частью на кафедре хирургии факультета усовершенствования врачей. К тому времени я был доцентом, кандидатом медицинских наук, курировал травматологическое, хирургическое и реанимационное отделения и читал лекции по хирургии. Поскольку мне уже перевалило за шестьдесят, оперировал я редко, больше занимаясь преподавательской деятельностью: читал лекции, проводил практические занятия, иногда устраивал показательные операции.
Надежда работала заведующей небольшим продуктовым магазином на окраине города и лечилась у моей жены, оториноларинголога (в просторечии это трудновыговариваемое слово обычно сокращают до «лора» или называют таких врачей «ухо, горло, нос»). Это была в меру упитанная шатенка лет сорока, со вкусом одевающаяся и в меру использующая косметику. Она часто выручала нас в те годы, когда с продуктами было туго. Мы с Тамарой Петровной посещали её магазин только по её приглашению и уходили с сумками, полными дефицитных продуктов. А дефицитом в то время было всё: колбаса, сыр, рыба, масло, мясо. Мы были ей благодарны и охотно помогали, когда у неё возникали проблемы со здоровьем. В очередной наш визит к ней, пока я сидел в сторонке, они с женой о чем‑то оживлённо беседовали, и тут я услышал:
— Ну так вы поговорите с Юрием Олеговичем, может быть, он чем‑то поможет!
Надежда рассказала мне о своих болях в животе, которые не проходят уже несколько месяцев. Врачи‑терапевты поставили ей диагноз «хронический панкреатит», профессор‑хирург этот диагноз подтвердил, однако лечение не приносило успеха. Из её рассказа, направляемого мною в нужное русло, я уловил упоминание всех симптомов язвенной болезни двенадцатиперстной кишки и порекомендовал сделать гастроскопию, которая в то время только начинала распространяться. Я даже удивился, что профессор‑консультант не назначил ей этот метод обследования. Во время следующего нашего визита она, увидев меня, воскликнула:
— Юрий Олегович, вы прямо как рентген, сразу увидели язву!
И протянула мне результаты гастроскопии, подтверждающие мой диагноз.
Сейчас эта женщина стояла в моём кабинете. Поговорив о том о сём, она изложила причину своего посещения, одновременно раздеваясь без тени смущения, и вскоре предстала передо мной с оголённым животом. Сжимая в руке выступающую часть живота, она пожаловалась:
— Вот, полюбуйтесь! Что это такое?! Живот так и выпирает, а все из‑за жира. Ну так уберите мне этот жир! — взмолилась она.
Я осмотрел её живот. Он действительно сильно выдавался вперёд и даже немного свисал в виде жировой складки. Если её удалить, живот не будет выпирать. В этом она была права.
Услугами пластической хирургии в советском государстве долгое время пользовались немногие, несмотря на то что первая косметологическая лечебница в Москве появилась ещё в 1930 году. Инициатива создания первой клиники принадлежала жене Молотова Полине Жемчужиной, у которой эта идея родилась во время поездки во Францию.
Официальная советская идеология подразумевала, что строителю коммунизма надо думать не о красоте лица, а о чистоте идеалов. Пациентами пластических хирургов в основном были разведчики, которым требовалось изменить внешность, кинозвёзды и супруги высокопоставленных лиц. Несмотря на то что на платную операцию можно было записаться каждому, ожидание иногда растягивалось на годы. По мере ослабления идеологии интерес населения к пластической хирургии усилился.
Надо сказать, что пластическая хирургия в СССР была на высоком уровне: достаточно вспомнить, что благодаря пластическим операциям Любовь Орлова в возрасте семидесяти одного года, уже смертельно больная, смогла сняться в роли двадцатилетней девушки в своём последнем фильме «Скворец и Лира».
Дело в том, что никто из наших хирургов, в том числе и я, не занимался пластической хирургией, и я тут же порекомендовал Надежде обратиться к специалистам в этой области. Услышав это, она воскликнула:
— Ну уж нет, Юрий Олегович. Я побывала у этих хирургов, поспрашивала больных, которых они оперировали. Нет, к ним я не пойду. Только к вам. Вас я знаю, слышала отзывы о вас и свой живот доверю только вам!
Я изо всех сил отговаривал её от этой затеи, рисовал страшные картины осложнений, пугал, что после операции может возникнуть нагноение, сепсис, а впоследствии останется некрасивый рубец во весь живот. Я напирал на то, что потом она возненавидит меня и будет писать жалобы во все инстанции. Но всё было напрасно. «Ну что делать, — думал я, — придётся оперировать». И направил её на госпитализацию.
Перед операцией я был очень напряжён. Техническая сторона меня беспокоила мало, но возможные послеоперационные осложнения не выходили из головы. Ассистировать мне вызвалась Екатерина Олеговна. Я провёл зелёнкой линии разрезов от правой стенки живота до левой так, чтобы можно было свести края раны без натяжения. Сделав разрез на всю глубину жирового слоя, я отделил его от апоневроза и полностью удалил вместе с кожей. Толщина жирового слоя была около девяти сантиметров. Образовалась огромная рана шириной с ладонь взрослого мужчины. Остановив кровотечение, я зашил сначала нижний слой раны за оставшуюся на её краях жировую клетчатку, затем второй слой. Третий ряд швов накладывал у самой кожи и наконец наложил косметический внутренний шов на всю рану. Кожа легла без натяжения, края раны плотно соединились и в виде тонкой полоски пролегли от правой стенки до левой.
Вопреки моим опасениям, послеоперационный период прошёл прекрасно. И я, и больная были счастливы. Спустя несколько месяцев Надежда пришла на осмотр вместе с женщиной лет пятидесяти, полной блондинкой, артисткой одного из театров. Я осмотрел шов и остался доволен — от рубца осталась тонкая полоска, живот был чуть втянут. Однако оказалось, что Надежда привела с собой новую пациентку, которая начала уговаривать меня провести ей такую же операцию:
— Нет, вы только посмотрите! Я ведь выхожу на сцену и не могу повернуться в профиль к публике, так как живот выпирает вперёд на полтуловища, — говорила она, раздеваясь.
Оголив живот, она подошла, и я её осмотрел. Действительно, на животе в виде большого фартука свисала складка с подкожной клетчаткой. <...> Я начал убеждать женщину обратиться к пластическим хирургам. Однако она не хотела слушать мои возражения и при поддержке Надежды всё же уговорила меня провести операцию. Мы с Екатериной Олеговной выполнили точно такую же операцию, как и Надежде. И в этот раз послеоперационный период прошёл гладко, а косметический шов был почти не заметен. Благодарная пациентка покинула клинику, обещая сделать нас с женой заядлыми театралами.
Прошло ещё несколько месяцев, и уже эта артистка привела ко мне знакомую женщину лет шестидесяти, её соседку. И опять надо было убрать жировую складку на животе. «Этого мне только и не хватало!» — подумал я. Дальше события развивались так же, как и в двух предыдущих случаях. В итоге мы с Екатериной Олеговной сделали третью аналогичную операцию.
Есть в медицине такое понятие, как врачебная тайна. Однако для её соблюдения необходимо, чтобы все стороны хранили молчание. Часто происходящее в больницах, в операционных каким‑то образом становится достоянием многих людей.
По городу прокатился слух, что я прекрасно удаляю излишки жира на животе. Липосакции в те времена не было, а желающих избавиться от жира — сколько угодно. Вскоре я узнал, что сестры нашей больницы и их знакомые выстраиваются в очередь на операцию, а некоторые женщины‑врачи сами начали обращаться ко мне с подобными просьбами. Я отнекивался как мог. Дело дошло до того, что однажды за ужином жена выдала:
— Ты, говорят, животы убираешь? Так я тоже подумываю, не убрать ли мне жирок! Да и в нашей больнице многие хотят к тебе на операцию записаться!
— Ну уж нет! Хватит с меня! И ты, Брут, туда же! — возмутился я.
Должен заметить, что операции эти не являются суровой необходимостью и делаются не по медицинским показаниям, а исключительно по желанию пациента.
Наличие жировой складки на животе не приводит к катастрофе и не создаёт угрозы для жизни или здоровья.
Но если после операции возникнет какое‑либо серьёзное осложнение, то последуют жалобы пациента и хирурга могут привлечь к уголовной ответственности. Такие случаи в пластической хирургии бывали. Вот поэтому я старался отказываться от подобных операций. Да, мне приходилось на дежурствах пришивать отрезанный нос, ухо, а однажды ушивать мошонку, которую порезал себе психический больной, но на то были серьёзные основания. Пластические хирурги всячески ограждают себя от неприятностей и берут с пациента подписку, что в случае осложнений он не будет предъявлять претензий. Сейчас пластическая хирургия — дело доходное, она оснащена соответствующим оборудованием, хирурги проходят специальную подготовку. Но мне переквалифицироваться уже поздновато, пусть молодёжь развивает пластическую хирургию. Удачи им!
Юрий Абрамов, кандидат медицинских наук из Новосибирска, посвятил хирургии больше 40 лет своей жизни. В книге «Спасать жизни — моя профессия» он собрал занимательные истории из рабочих будней, интересные факты о советской медицине и практические советы о том, как позаботится о своём здоровье.
