Илья Иванов шёл в Красный Крест просто из любопытства. А остался в нём на 11 лет. Поговорили с ним о наводнениях в Иркутской области, пожаре в центре Санкт‑Петербурга и помощи украинским беженцам.
О структуре и деятельности Красного Креста
— Расскажите, пожалуйста, про структуру Красного Креста. Каким образом в неё встраивается российское отделение?
— Движение Красного Креста и Красного Полумесяца состоит из трёх компонентов:
- Международный комитет Красного Креста (МККК) — ведёт работу в зонах вооружённого конфликта.
- Международная Федерация обществ Красного Креста и Красного Полумесяца (МФОККиКП) — реагирует на чрезвычайные ситуации и обеспечивает коммуникацию между национальными обществами.
- Национальные общества — действуют на территории каждой отдельной страны и помогают гражданам в гуманитарной сфере.
Российский Красный Крест — одно из национальных обществ.
— И российское нацобщество, в свою очередь, делится на региональные отделения. Направления работы в них чем‑то различаются?
— Да, у нас есть 85 региональных отделений во всех субъектах федерации. Помимо них, есть ещё и местные, но не в каждом городе.
Во всех них в основном классические направления деятельности:
- подготовка и реагирование на чрезвычайные ситуации,
- безвозмездное донорство крови,
- программы в области здравоохранения,
- помощь уязвимым категориям граждан,
- обучение навыкам оказания первой помощи.
Так, например, вы можете прийти в любое региональное отделение РКК и пройти курсы первой помощи.
— Сотрудничаете ли вы с зарубежными отделениями Красного Креста? Если случается ЧС не в России, а где‑нибудь на Филиппинах, помогаете ли вы гражданам этой страны? Отправляются ли туда ваши волонтёры?
— Решение об организации работы на территории определённой страны лежит прежде всего на национальном обществе. И если оно объявляет, что ему нужна помощь, остальные части движения туда подключаются. У нас были такие случаи. Например, у РКК есть госпиталь в Эфиопии. Он был организован СССР и, как ни парадоксально, работает до сих пор.
Взаимодействуем ли мы с партнёрами на территории России? Однозначно да. Например, сейчас мы сотрудничаем с Ростовским отделением Красного Креста — собираем гуманитарную помощь для вынужденных переселенцев с территории Украины.
О чрезвычайных ситуациях и трудовых буднях
— Изменилась ли ваша работа в период пандемии?
— Да. С началом локдауна — радикально, в течение четырёх часов. Вообще наша регулярная деятельность — это публичные лекции и мастер‑классы. Но началась пандемия, мероприятия отменились. Люди сидели на самоизоляции, и никто не понимал, что ждёт нас в будущем.
Мы поняли, что ситуация... необычная. А скорее всего, чрезвычайная.
Поэтому достали все свои методички и скрипты и за один вечер полностью перестроили работу. Во‑первых, одними из первых организовали доставку продуктов питания для заболевших.
Во‑вторых, решили вопрос психосоциальной поддержки. Психолог обучил наших волонтёров вести поддерживающую коммуникацию с людьми, которые оказались в кризисной ситуации.
В‑третьих, стали доставлять обеды врачам. Многие предприятия общепита рядом с больницами закрылись, и им негде было есть. Плюс некоторые волонтёры сами работали в красных зонах.
Например, к нам обратился НИИ Горбачёвой — медицинское учреждение, в котором лечатся дети с онкологическими заболеваниями. Из‑за пандемии там объявили полный карантин. Понадобились волонтёры, которые принимали бы у родителей передачи для детей.
В‑четвёртых, стало понятно, что трудовые мигранты оказались в достаточно уязвимом положении. Классический пример — дистанционное обучение. Детям были нужны если не ноутбуки, то хотя бы смартфоны. У нас нашлись партнёры, которые помогли и выдали технику.
Когда первая волна спала, встал вопрос об оказании гуманитарной помощи людям, которые лишились работы. Мы поставляли им продуктовые и гигиенические наборы. Старались работать везде, где нужна была помощь.
— Как вы понимаете, куда направить помощь?
— Во‑первых, общаемся с официальными органами власти для того, чтобы понять, где и какие есть проблемы. А также узнать, как мы могли бы подстраховать их, чтобы не дублировать действия социальных служб. Например, за неделю до того, как мы начали заниматься доставкой продуктов, у нас состоялась встреча с представителями центров соцобслуживания. Они признались: «Ребята, мы не понимаем, как это делать». И мы взяли этот вопрос на себя.
Во‑вторых, мы проводим need assessment — оценку потребностей. Для этого надо работать напрямую с людьми и выяснять, какая им нужна помощь. После обобщения данных мы узнаём, какие системные потребности есть у большинства, проводим брейншторм и вырабатываем алгоритм работы.
Это подходит для всех чрезвычайных ситуаций: будь то пандемия или землетрясение. Контекст, риски и обстоятельства всегда будут разными. Но алгоритм нашего реагирования практически всегда одинаковый.
— А по какому алгоритму вы работаете во время чрезвычайных ситуаций?
— Грубо говоря, он состоит из четырёх этапов.
- Подготовка к ЧС. На этом этапе мы оцениваем риски. Например, понимаем, что в целом квартале может отключиться электричество или пропасть вода, кто‑то наверняка застрянет в лифте. Также общаемся с органами власти и партнёрами, информируем людей о том, что мы можем помочь.
- Непосредственное реагирование на ЧС. Мы узнаём, что требуется людям. Например, с 18 февраля в Россию прибывают вынужденные переселенцы с территории Украины. В первую волну они приезжали с сумками — у них был минимальный запас вещей. В последующие — без всего, даже без одежды. То есть потребности были уже другими.
- Поиск долгосрочных решений. Например, если люди пережили стихийное бедствие, мы помогаем находить ответы на вопросы, где им сейчас жить, как будут восстанавливать их дома, на какую работу они смогут устроиться.
- Извлечение уроков из ситуации. Понятное дело, невероятное количество раз накосячили, поэтому снова начинаем готовиться.
— Как часто случаются ЧС? С чем они чаще всего связаны?
— ЧС происходят постоянно. У нас очень большая страна, и разброс рисков огромный: все районы сильно между собой различаются и географически, и климатически, и социально.
Если говорить, например, о северо‑западе России, то одна из проблем — лесные и торфяные пожары. Например, в прошлом году в близкой к нам Карелии горели леса. Некоторые местные жители лишились домов. Поэтому наши коллеги выехали туда с гуманитарной помощью и оказали им психосоциальную поддержку.
А в Иркутской области часто случаются наводнения. И в 2019 году на места трагедий также выезжали волонтёры с гуманитарной помощью. Вообще, Иркутские и дальневосточные отделения Красного Креста — одни из сильнейших в России. В тот год, например, председатель Нижнеудинского отделения РКК получил почётную медаль от МЧС «За содружество во имя спасения».
— Да, помню эти жуткие новости. А какие ЧС были конкретно в Санкт‑Петербурге, в черте города?
— Вот пример. 9 октября 2021 года. Вечер субботы. В чат приходит сообщение: «Горит дом на Петроградке. Более 100 человек эвакуировано».
100 человек — это очень много. Чтобы вы понимали — режим муниципального ЧС может быть объявлен, когда есть хотя бы 15 пострадавших.
На месте много пожарных. Площадь горения — большая. Звонить кому‑то нет времени. Поэтому мы отправляем туда человека, который ближе всех находился к месту происшествия.
Он приезжает, выясняет, чем Красный Крест может быть полезен. Оказывается, нужна питьевая вода. Нужны волонтёры, которые помогут в пунктах временного размещения (ПВР). Нужна психосоциальная поддержка — люди только что вышли из пожара, у них сгорели квартиры, и они не понимают, что делать.
Мы оперативно включились, за что я очень благодарен нашим волонтёрам. Команда психосоциальной поддержки вообще сработала на 12 из 10. Поддержать людей в такой момент было очень важно.
К часу ночи закончилось активное тушение, и их надо было отвезти на место их бывших квартир, чтобы они осмотрели их и, возможно, забрали вещи, не пострадавшие в пожаре. Представьте, как люди себя чувствовали.
— Предлагаю вернуться к событиям сегодняшних дней. Сейчас Красный Крест поддерживает украинских беженцев. По всей стране объявлен сбор гуманитарной помощи. Расскажите, как это начиналось?
— В пятницу, 18 февраля, была объявлена эвакуация жителей в Донецке и Луганске. Стало понятно, что к утру субботы они доедут до Ростовской области. Там уже находились волонтёры Российского Красного Креста с мониторинговой миссией. Был даже председатель — Павел Савчук. Они пообщались с людьми и узнали, что им нужно. За выходные сформировался перечень необходимых вещей.
Стало понятно, что людей будет много и понадобится полномасштабная операция по сбору гуманитарной помощи. Среди вещей первой необходимости для беженцев были: одежда, бытовая техника, продукты с длительным сроком хранения.
И мы запустили сбор, выложили памятку. Также на федеральном уровне мы открыли сбор денег, на которые сможем докупить необходимое.
— А бывает ли дисбаланс в категориях вещей? Например, принесли много одежды, но мало техники?
— Бывает. Вот как это было в Санкт‑Петербурге. 22 февраля мы подготовили пункт приёма. 23‑го он запустился, 24‑го туда пришли 7 человек. А через пару дней — уже 120.
В какой‑то момент мы поняли, что треть площади заполнена подгузниками. Их было очень много. Видимо, это первое, о чём интуитивно подумали люди, когда мы объявили, что 50% эвакуированных — дети. Сейчас ситуация более или менее выровнялась.
Стало известно, что люди выезжают без всего, в одних футболках, поэтому понадобилась верхняя одежда. Мы стараемся плавно корректировать перечень, чтобы избежать дисбаланса. Регулярно рассказываем, сколько чего собрано.
— Работали ли вы сами в горячих точках?
— Такого опыта у меня не было. В начале нашего разговора я уточнял, что в зонах вооружённых конфликтов работает международный комитет Красного Креста. И там принципиально другой подход. Все застрахованы, в зоны опасности идут только сотрудники.
Волонтёров не отправляют в горячие точки — это стереотип.
Но в 2017 году я отвечал за внешние коммуникации по проекту УВКБ ООН. Это была история про долгосрочное оказание помощи. Тогда было очень много людей, приехавших из Афганистана и Сирии.
Часть моей работы заключалась в том, чтобы организовывать мониторинговые встречи. Приходили реальные люди и рассказывали, какую помощь им хотелось бы получить, как нам стоит изменить программы.
— Есть ли какая‑то история, которая вам больше всего запомнилась из того времени?
— На самом деле, это целый эмоциональный калейдоскоп. Могу рассказать об истории, которая показалась мне очень несправедливой.
Мужчина со своей семьёй приехал из Сирии. У него была учёная степень в медицине. Но так получилось, что во время отъезда он не смог взять с собой вообще никаких документов. Соответственно, подтвердить свою квалификацию не получалось, и он столкнулся с проблемой поиска работы.
И ему пришлось устроиться в шаурмичную. Вот так — в ларьке стоит доктор, человек с невероятным опытом, и просто заворачивает мясо в лаваш. Но больше всего меня поразил его оптимизм.
Он сказал: «Плевать, что мне приходится сейчас делать. Главное, что я и моя семья в безопасности. Мы выкрутимся».
Другая история, которая меня сильно зацепила, случилась в первый день открытия пункта приёма. Пришла семья: отец, мать и их сын — на вид ему лет десять. Взрослые начали перечислять: «Мы принесли подгузники, консервы, детское питание...» Когда они закончили, вперёд вышел мальчик и тоже начал что‑то доставать.
Я смотрю, а там — игрушки, карандаши, ручки, альбомы... Он всё это принёс сам. В конце он поставил на стол дико крутую красную тачку и сказал: «Это пожертвование от меня». Очень впечатлило.
О волонтёрах и их помощи
— Сколько сейчас добровольцев и сотрудников в вашем отделении?
— Добровольцы — это движущая сила, основной ресурс. В Санкт‑Петербурге работает 18 сотрудников и 250 добровольцев.
— Стать добровольцем — значит присоединиться к одному из направлений работы РКК? А если где‑то не хватает рук, волонтёры могут быть перенаправлены туда? Скажем, с ЧС на работу с мигрантами?
— Сначала расскажу, как становятся добровольцами.
1. Человек регистрируется.
2. Приходит на вводное собрание, где ему рассказывают о нашей структуре и направлениях деятельности.
3. Выбирает, чем он мог бы заняться, учитывая те направления, о которых я рассказывал выше.
4. Проходит обучение по этому направлению.
Если говорить о ЧС, то обучение состоит из трёх этапов. Сначала семинар по истории Красного Креста и его основополагающим принципам. Затем — тренинг по оказанию первой помощи. Потом — дополнительная лекция про работу в чрезвычайных ситуациях. И после этого волонтёр может приступать к работе.
Допустим, в какой‑то момент человек понимает, например, что устал проводить мастер‑классы для детей и хочет стоять на пункте приёма гуманитарной помощи. Естественно, он может это сделать совершенно спокойно после прохождения обучения по другой программе. Это не особо долгий курс, поэтому сменить сферу получится достаточно быстро.
— Кто, на ваш взгляд, чаще всего приходит в волонтёрство?
— Мотивация у всех разная. Кто‑то приходит просто пообщаться. Для них это способ провести время. Кто‑то делает это ради получения волонтёрских часов для учебных заведений. Это нормальная мотивация.
Кто‑то хочет реализовать себя в определённом направлении. Например, Анастасия — одна из самых крутых сотрудниц — сказала нам на первом собрании: «Я психолог. У меня есть идеи развивать это направление в Красном Кресте». Так появилась программа психосоциальной поддержки.
Или, например, с похожим желанием к нам приходят фотографы, которые хотят делать репортажи. Снимая других, они не замечают, как сами становятся волонтёрами. Потому что внешняя коммуникация Красного Креста — это тоже задача.
Что объединяет этих людей? «Им не наплевать», — отвечаю я.
— Могли бы вы перечислить базовые знания и навыки, необходимые для волонтёрства при ЧС?
— Первое — это стрессоустойчивость. Потому что, как правило, приходится сталкиваться с нестандартными ситуациями. И мы сами не всегда можем предугадать нагрузку, которая ляжет на наши плечи.
Второе — это всё, что связано с так называемыми soft‑skills: работа в команде, умение деликатно обмениваться информацией и обращаться с ней.
Третье — это обязательность. Если нам кто‑то что‑то пообещал, то мы рассчитываем на этого человека. У меня есть очень много историй, когда люди «сливались». И хорошо, когда они заранее говорят о том, что не смогут приехать.
Но бывает так, что тянут до последнего, а потом за час до мероприятия я читаю сообщение: «Меня закрыли в квартире без ключей, а собака находится снаружи». В такие моменты я думаю: «Ну ладно, ничего страшного. Я больше переживаю за собаку, честно говоря».
Кстати, люди старшего поколения — «волонтёры серебряного возраста» — отличаются ответственностью. Если они пообещали что‑то, то 100% это сделают.
— А если говорить про hard skills — конкретные профессиональные навыки?
— Мы с коллегами шутим, что после НКО ты выходишь универсальным солдатом. Умеешь делать всё: начиная от работы с финансами и заканчивая тем, как правильно выбирать молоко. Поэтому многому можно научиться внутри организации.
Но вообще любой профессиональный навык может оказаться полезным. Если человек думает: «Я бухгалтер, моя помощь в качестве волонтёра будет не так востребована» — это большое заблуждение. Наоборот, всё, что связано с административной работой, — наше слабое место. Нам нужны люди, которые хорошо в этом разбираются.
И то же самое я мог бы сказать практически любому профессионалу: водителю, логисту, SMM‑специалисту. Отвезти продукты, продумать маршрут, сделать контент для соцсетей — всё это важно и нужно.
— Случалось ли такое, что волонтёры получали увечья в ходе какой‑то работы?
— Мы стараемся минимизировать этот риск. Если видим, что ситуация небезопасна для волонтёров, то они там работать не будут. А если они уже на месте, то мы решаем вопрос со страховкой. Но на моей памяти ещё никто из них не получал увечья.
Хотя в июне 2020 чуть не получили. Четыре месяца программа доставок еды для заболевших коронавирусом работала отлично, пока в последний день волонтёры не приехали на последний адрес. Вместе с ними был журналист, снимающий репортаж на эту тему. Время — 8–9 часов вечера. Колпино — не самый благополучный район Петербурга.
И вот выходят они с пакетами из машины, в полном обмундировании — костюмах, перчатках, масках — и слышат предъяву от местной аудитории: «Вы чо, в Колпино коронавирус привезли?»
Ситуация накаляется. Согласно скрипту, если возникает угроза безопасности для волонтёров, им нужно сразу уходить. Ребята начинают сворачиваться, забегают обратно в машину... А журналист тупит! И они не успевают вовремя оттуда уехать.
В итоге — стёкла на тачке побиты. А выезжая, они врезались в другой автомобиль. Приехали сотрудники ГИБДД и страховая компания, чтобы запротоколировать ситуацию. И только в 4 утра нам удалось забрать волонтёров.
Перед партнёрами, которые дали нам машину в пользование, конечно, неудобно. Но, слава богу, все живы‑здоровы.
— Долго ли волонтёры остаются в РКК?
— Считается, что средний срок работы волонтёра в Красном Кресте — год. Но я вижу следующую ситуацию: либо люди работают краткосрочно — месяц‑два, либо несколько лет. При этом волонтёр может в последующем стать сотрудником — то есть с ним подпишут трудовой договор.
Например, я так работаю 11 лет. И знаю некоторых, кто пришёл вместе со мной и продолжает быть волонтёром. Если человека это цепляет, то он остаётся здесь надолго.
— Вы прошли путь от волонтёра до заместителя председателя регионального отделения, верно?
— Да, я пришёл в Красный Крест, обучаясь на последнем курсе университета. Помню, меня позвал одногруппник. Сказал: «Чел, есть тема, которая тебе по‑любому зайдёт. Сходи на встречу». Я был уверен, что он меня зовёт в какую‑то секту (смеётся). Но мне действительно зашло.
Я быстро прошёл обучение и стал проводить тренинги по профилактике ВИЧ‑инфекции. Мне очень понравилась эта программа, потому что она простым языком объясняет сложные и важные вещи. А потом как‑то закрутилось, и вот я уже координирую направление «Первая помощь и реагирование на ЧС».
— Судя по рассказам, у вас очень стрессовая работа. Как вы справляетесь с этим? Как умудряетесь не выгореть?
— Наверное, неправильно говорить, что наша работа — один сплошной стресс. Есть и приятные, и рутинные моменты. Но я давно решил выделять себе часы тишины в субботу‑воскресенье.
Я пользуюсь правилом «десяточки». Всем коллегам говорю, что мне можно написать, если случилось что‑то такое, с чем никто, кроме меня, не может справиться, — событие на «десяточку». В этих обстоятельствах я, конечно, включусь.
Например, как в случае с пожаром на Карповке. Теперь для меня это эквивалент. Если ничего не горит, никто не тонет — надо, как у нас говорят, проявить краснокрестовскую смекалку и постараться решить вопрос самостоятельно либо оставить его на понедельник.
Кроме того, моему ребёнку 3 года. Поэтому, когда я прихожу с работы, то попадаю в абсолютно другую обстановку. С утра — какой‑то хардкор с гуманитарной помощью, а вечером мы с дочерью играем в магазин. Это перезарядка.
Ещё очень важно наличие личного хобби. Без него в Красный Крест лучше не приходить, особенно если для тебя это становится основным видом деятельности. Я, например, люблю футбол. Бываю на каждом домашнем матче «Зенита». Это способ выплеснуть эмоции и зарядиться.
— Многие думают, что оказывать помощь людям, оказавшимся в трудных жизненных ситуациях, — сложно. Так ли это? Есть ли какие‑то простые способы помогать?
— Не буду оригинален. Любая помощь важна. Можно:
- Поставить лайк, сделать репост нашей публикации во «ВКонтакте». Это самое простое. Возможно, вы сами не готовы или не можете оказать нам поддержку, но за счёт этого лайка пост увидят те, кто может.
- Принести вещи, помочь в «натуральном виде» — особенно если вы представляете какую‑то компанию. Например, повезло, что партнёры обеспечивают нас всеми упаковочными материалами. Вы не представляете, как тяжело найти паллеты и стрейч‑плёнки в Санкт‑Петербурге!
- Перевести пожертвование. Жизнь такова, что мы платим за электричество, у нас есть административные расходы. Расходы на логистику — это вообще... Деньги улетают в трубу. Пожертвования очень помогают.
- Помогать дистанционно. Мы так же, как и все, пишем релизы, делаем публикации. Нам нужны фотографии, нам нужно вычитывать текст, который написала пресс‑служба. Всегда можно поучаствовать в каком‑то из этих этапов. Самое ценное, что человек может нам дать, — это своё время.
