«Класс‑Центр» — уникальная школа. Наряду с привычными физикой и математикой в числе обязательных дисциплин здесь есть танцы, актёрское мастерство и игра на музыкальных инструментах. А ещё — метапредметные недели, когда все ученики погружаются в изучение одного фундаментального понятия. Каждый год ребята ставят спектакли, выступают на концертах и делают множество проектных работ.
Мы поговорили с основателем «Класс‑Центра» и расспросили его об истории создания школы, принципах преподавания и патриотизме. И да, карьера Сергея Казарновского началась со спектакля в научно‑исследовательском центре, где он работал после окончания строительного института.
О том, как всё начиналось
Моя мама всегда увлекалась театром и искусством в целом. На протяжении 29 лет таскала с собой томик Есенина. В 1942‑м, когда в Нальчик вошли немцы, её переправили к родственникам в Москву.
Те работали в промышленности — строили Магнитку, ДнепроГЭС. Под их влиянием мама поступила в инженерно‑строительный институт. Потом, чтобы получить комнату в коммуналке, работала прорабом на стройке.
В то же время познакомилась с папой — тоже строителем, в семье которого был культ музыки. Помню, дома у нас стояло 20 коробок с дисками — коллекция классических произведений. Мы их постоянно слушали. Во втором классе родители отдали меня в музыкальную школу. Потом я играл в оркестре на народных инструментах, затем — осваивал гитару, ударные…
Помимо этого, увлекался театром. Мы с отцом ходили на многие спектакли. А в старших классах я был актёром в детских студиях. Параллельно с этим я много занимался спортом, тренировался в различных спортивных секциях. Плавал в бассейне, закончил баскетбольную спортшколу, осваивал беговые лыжи…
При этом, закончив параллельно с обычной физмат‑школу, я поступил в инженерно‑строительный, как и мои родители. Однако после третьего курса заскучал там.
В то же время в доме своей будущей жены я встретился с теми, кого называли шестидесятниками: журналистами, публицистами, учёными, деятелями театра. Это была культурная элита того времени. Пожалуй, эта среда меня во многом сформировала.
Например, мой тесть, известный публицист, был членом общественного совета Театра на Таганке, и я смог посмотреть там почти все спектакли.
После четвёртого курса я решил вернуться в музыкальную школу. А потом, уже будучи инженером, собрал команду друзей из нашего Центра, с которыми однажды мы поставили спектакль по моему сценарию. Речь в нём шла о красоте и ценности (а точнее — бесценности) человеческой жизни и о тех временах в нашей истории, когда об этом забывали. О роли большинства и меньшинства при решении важнейших человеческих проблем.
Пожалуй, во многом это были отголоски разговоров, которые до этого шли только на кухнях. Наши зрители — учёные, инженерно‑технические сотрудники и рабочие экспериментального производства Центра — такого не ожидали. В особенности от нас, молодых людей — комсомольцев, между прочим! Хотя тогда эта «партийная принадлежность» была, как правило, связана лишь с возрастом.
Я поделился этим со своим приятелем — учителем английского языка в школе. И он предложил сделать что‑то подобное в школе. Той же осенью 1981 года мы поставили спектакль «Урок истории». Школа отправила его на конкурс, и он занял первое место по Москве среди театральных студий, школ и Дворцов пионеров.
Вскоре там же мы поставили спектакль «Ящерица» по пьесе А. М. Володина, и о нас написали сразу несколько газет: «Комсомольская правда», «Московский комсомолец» и «Правда». Зал был забит зрителями. Дети фарцевали билетами. На спектакль даже приехал главный режиссёр театра имени Моссовета Павел Хомский. Посмотрев его, он сказал: «Тебе надо учиться». Так я поступил в Щукинское.
А пришедшее после публикации в «Правде» районное начальство предложило переходить работать в школу. На должность с пивным названием «кружковод».
В какой‑то момент возникла мысль создать свою школу. Я постепенно придумал её концепцию и свою образовательную программу. Нарисовал плакат‑воззвание и передал его главе образования Москвы Любови Петровне Кезиной. Всё это ей показалось забавным, и она дала добро.
Так в 1990‑м мы стали филиалом одной из московских школ, а через два года нам передали полуразрушенное здание, которое потом стало «Класс‑Центром».
Об идее школы
Когда я думал о будущей школе, то представлял «другую» школу — не похожую на ту, в которой учился и в которой позже начал работать. В ней всё было по‑человечески. А что значит по‑человечески? Это значит — учитывая эмоциональную природу человека.
Вот, например, я сажусь играть на фортепиано. Написано: «Форте». Играю. Учительница мне говорит: «Что ты долбишь по клавишам?» Я начинаю играть по‑другому. Она — снова: «А теперь совсем тихо, не слышно». Но всё это субъективно. Один играет так, а другой — так. А ноты‑то и знаки одни и те же.
Или, например, говорят: «Читайте выразительнее». Это как? Или: «Мазок жёстче». Что это значит? Это надо научиться чувствовать. Сделать это помогают предметы художественного цикла, связанные с музыкой, драмой и живописью.
Многие думают, что «Класс‑центр» — театральная школа. Но это не так. Сергей Зиновьевич сравнивает его с гимназией, какие были до революции. В них дети изучали и театр, и музыку, и искусство. Некоторые могут спросить, зачем это изучать? А зачем изучать физику и географию?
Творческие дисциплины не так детерминированы, как, скажем, математика. Но с их помощью можно научиться видеть полутона, оттенки. И, разумеется, речь идёт не только о музыке или искусстве вообще. Такой способ познания мира очень важен. А потому предметы художественного цикла не могут быть дополнительными, факультативными.
И поэтому я создал систему, при которой ребёнок учился бы сразу на трёх направлениях — общеобразовательном, музыкальном и театральном. Дошёл до этой модели обучения эмпирическим путём — я же никогда не оканчивал педагогических институтов.
Мы отрабатывали программу шесть лет. Сначала был только один подобный класс, а потом, когда мы поняли, что она работает, перевели на неё всех.
О метапредметности
Такой конгломерат из общеобразовательной, музыкальной и театральной школ, очевидно, давал возможность находить междисциплинарные связи, создавая интегративные и метапредметные образовательные технологии.
Иными словами, находить «общий язык» для разных областей знаний. Чтобы ребята в рассуждениях умели переходить из одной предметной области в другую, видеть аналогии и могли, наконец, ответить на вопрос: «А зачем нам это нужно знать?»
Мы собрали педагогов‑предметников и выработали понятийно‑тематический договор. Он построен на фундаментальных понятиях, которые лежат в основе многих дисциплин.
Понятие ритма, например, есть и в архитектуре, и в русском языке, и в истории, и в театре. Термин «система» тоже много где используется: начиная с пенсионной (обществознание) и заканчивая системой Станиславского (драма).
Создавая «Энциклопедию» — так назвали мы эту метапредметную технологию — мы взяли за основу универсальные узловые понятия, вокруг которых всё строится. Так, в 5‑м классе ученики осваивают понятие ритма, в 6‑м — диалога, в 7‑м — иерархии. В 8‑м ключевой становится идея элемента как части целого, а в 9‑м её сменяет «система». 10–11‑й классы посвящены анализу и интерпретации.
Метапредметные уроки идут в течение всего года. Каждый учитель организует работу по постижению смысла ключевого понятия в своей области.
Также есть метапредметные недели, когда вся школа погружается в изучение какой‑то одной идеи. В их рамках проводятся тематические выезды, совместные уроки — когда два учителя‑предметника, заранее договорившись, проводят общее занятие. Ученики создают проекты и пишут эссе.
В одном из них, например, мальчик, описывая движение декабристов, сослался на законы физики. А другой перевёл понятие массы из физического смысла в политический. Это примеры метапредметного мышления.
Масса. Во многих толковых словарях под первым номером этом слову даётся научное лексическое значение: мера инертности тела. Инертность — свойство тела, благодаря которому его нельзя остановить мгновенно. Поэтому я не согласен с мнением, что масса (в социальном смысле слова) — это толпа, множество, общность. Скорее всего, это то, что трудно остановить.
Об отборе учеников и учителей
При поступлении в школу мы встречаемся с будущими учениками в формате специальной двухчасовой игры. Вместе с детьми ползаем по полу, даём им задания: нарисовать картинку, станцевать, спеть, рассказать про что‑то. Есть упражнение, где мы пускаем по рукам какие‑то предметы, и дети фантазируют, что это могло бы быть.
Вместе со мной присутствует 5–6 педагогов общеобразовательной, драматической и музыкальной школы. Возглавляет эту группу школьный психолог. Потом мы с ними делимся впечатлениями и обсуждаем, кому из детей наша школа подходит, кто из них сможет жить здесь 6 дней в неделю с утра и до вечера.
И при этом мы хотим быть уверены, что ребёнок будет находиться в состоянии успеха с первых шагов.
Конечно, иногда приходится отказывать. Обычно сразу видно, если подобная деятельность — театр, музыка, живопись — человеку несвойственна. Да, музыкой полезно заниматься всем, но некоторым для этого нужно находиться вне конкурентной среды, без экзаменов и конкурсов. Если у ребёнка изначально не очень хорошие данные, он будет здесь мучиться.
Поясню. Есть люди, у которых хороший слух, и они очень любят петь. Есть люди, у которых слух плохой, но петь они любят ещё больше. Так вот, их академически учить музыке не надо. Они всю жизнь пели «В лесу родилась ёлочка» на одной ноте и были счастливы. А тут им придётся узнать, что от «вле» до «су» интервал. Большая секста?
Когда к нам приходят новые учителя, с ними в первую очередь беседует психолог. Есть множество аспектов, которые она должна оценить во время разговора: включённость, умение решать задачи и проблемы. Нам нужно понять, «одной ли мы крови». Также, чтобы проверить педагога в действии, я хожу на его открытые уроки.
О дисциплине
Она всегда важна. Есть стереотип, что актёры и музыканты — свободные творческие люди, которым не нужны правила. Но на самом деле в театре одна из жесточайших дисциплин, потому что спектакль должен начаться ровно в 19:00. Артистов иногда даже привозят с операционного стола, чтобы они отыграли свою роль. Опоздания, понятно, бывают. Но в театре к ним отношение крайне жёсткое.
Другое дело, что в школе никто не должен ходить строем, как в армии. Дисциплина строится на взаимном уважении и договорённостях. Договорённости о правилах жизни и поведения изложены в правилах внутреннего распорядка. Причём каждый ученик собственноручно подписывает их ежегодно 1 сентября. И своей подписью заверяет своё согласие с ними. Собственно, после этого они становятся договорённостями.
Впрочем, подобные правила — разумеется, скорректированные — подписывают и учителя, и родители. При этом все пункты должны проговариваться и объясняться. Вот, например, почему в театр надо надевать особенную одежду? Чтобы помочь себе перейти в другую реальность. Ты приходишь в театр обманываться. Не повседневная одежда, конечно же, мешает такому переходу.
Чем больше чётких правил существует, тем свободнее чувствует себя человек. Потому что ему всё ясно. И если выполнение правил можно отследить, а невыполнение — откорректировать, то тогда они становятся нормой, и никому не придётся о нём напоминать.
Но для этого невыполнение любых договорённостей и правил должно рассматриваться как ЧП. А если они не выполняются, но отследить это невозможно или нереально по разным причинам, значит,
они не работают и от них следует отказаться.
Разговор о нормах жизни школы, её ценностях — это кропотливая, долгая и деликатная работа. Вообще, педагог — это человек, который решил посвятить свою жизнь бесконечным разговорам с детьми. Поэтому, когда кто‑то из учеников нарушает договорённости, я приглашаю их обсудить ситуацию.
Иногда для этого организуются директорские перемены — когда вся школа собирается в большом зале. А иногда мы разговариваем в моём кабинете. Часто уходим из школы на улицу или даже в кафе. Обсуждаем, почему так произошло и как можно это исправить.
О школьной форме
Как таковой школьной формы у нас нет. Ребятам в течение дня приходится многократно переодеваться: на танец, на урок актёрского мастерства, на репетиции спектакля, на физкультуру. Поэтому нереально ввести что‑то единое.
Кроме того, стоит понимать, что у формы есть разные функции: дисциплины и гордости. Одно дело — военная. Солдатам нужно быть похожими друг на друга и отличаться от противника. Это не наш случай.
В «Класс‑Центре» школьники с удовольствием носят разную одежду с нашим слоганом и логотипом: и куртки, и майки, и ветровки. Некоторые даже шьют её сами. Такая одежда носит характер объединения, прайда, придаёт гордость за принадлежность к этому месту.
Мы просто стараемся одеваться в деловом стиле — всё-таки пришли работать. Хотя не удивлюсь, если это изменится в сторону ещё большей свободы. Например, если первые крашеные волосы вызывали у меня некоторое сопротивление, сейчас я привык к этому как к элементу самовыражения.
О ЕГЭ
Когда мне говорят: «ЕГЭ не нужно», я предлагаю поразмышлять. Разберём аббревиатуру. Э — это экзамен. Можно ли окончить школу без экзамена? Нельзя. Г — это государственный. А какой у нас ещё может быть? Е — это единый. Потому что в стране существуют единые требования к выпускникам школ. Поэтому бессмысленно обсуждать отмену ЕГЭ.
Другой вопрос — его содержание. ЕГЭ — это не измеритель качества образования. Это лишь барьер, который нужно преодолеть, чтобы сделать следующий шаг. Сдав этот экзамен, ты уже получаешь пропуск в тот или иной вуз, не сдавая ничего сверх него.
Родителей, которые говорят: «Нам не нужен этот ваш ЕГЭ!», хочется спросить: «В 11‑м классе вы сдавали по 8 экзаменов, которые не имели никакого отношения к дальнейшему поступлению. Вы хотите продолжить так же издеваться над детьми?»
Конечно, есть много проблем, которые могут возникать с ЕГЭ. Например, когда возникают изменения в трактовке тех или иных исторических событий, у учеников появляются проблемы с освоением и усвоением новшеств. А следовательно, и с ответом на вопрос.
И стереотип, с которым я сталкиваюсь: «ЕГЭ — это же тесты!» Однако всё давно уже не так. Тестов — минимальное количество. Большую часть составляют сочинения и вопросы с развёрнутым ответом.
О школьных традициях
У нас много традиций. Например, на 1 сентября ослик вывозит тачку с арбузами и свечками — такой праздничный осенний пирог. Первая перемена в году — арбузная.
А на стене школы висит экран, где мы каждый день выводим поздравления с днём рождения. Так все, кто идёт на занятия, знают, кому сегодня нужно сказать добрые слова.
Другая традиция — для выпускников. У нас в школе есть лифт. Но им нельзя пользоваться ученикам: это место повышенной опасности. Однако на последнем звонке выпускники поднимаются на нём.
Внутри он увешан крафтовой бумагой, на которой они пишут свои послесловия к школьной жизни. И с этого момента они получают вечный пропуск в школу и право пользоваться лифтом.
- «Мы ещё играем в песочнице»: интервью с астрофизиком Александром Перхняком
- «Из одного кризиса мы плавно перетекли в другой». Интервью с россиянкой, открывшей кондитерские в Литве в сложные времена
- «Цель этого бизнеса — найти друзей». Интервью с основательницей закрытого женского клуба «Забуйки» Машей Тимошенко
