Бесполезная работа
Помните предсказание экономиста Джона Мейнарда Кейнса о том, что мы будем работать всего 15 часов в неделю уже в 2030 году? Что уровень нашего процветания превзойдёт все ожидания и мы обменяем внушительную долю нашего богатства на свободное время? В действительности случилось по-другому. Наш достаток существенно вырос, но свободного времени у нас вовсе не море. Совсем наоборот. Мы работаем как никогда много. […]
Но есть ещё один фрагмент пазла, который никак не встаёт на место. Большинство людей не участвуют в производстве разноцветных чехлов для iPhone, экзотических шампуней с растительными экстрактами или кофе со льдом и толчёным печеньем. Наше пристрастие к потреблению удовлетворяется по большей части роботами и полностью зависимыми от зарплаты рабочими третьего мира. И, хотя производительность в сельском хозяйстве и обрабатывающей промышленности в последние десятилетия бурно росла, занятость в этих отраслях упала. Так правда ли то, что наша перегруженность работой обусловлена стремлением к бесконтрольному потреблению?
Из анализа Грэбера следует, что бесчисленное количество людей проводят всю свою трудовую жизнь, выполняя бессмысленную, на их взгляд, работу в качестве специалиста по обзвону клиентов, директора по персоналу, специалиста по раскрутке в социальных сетях, пиарщика или же одного из администраторов в больницах, университетах и правительственных учреждениях. Именно такую работу Грэбер называет бесполезной.
Даже люди, её выполняющие, признают, что эта деятельность по сути излишня.
Первая статья, которую я написал о данном явлении, вызвала поток признаний. «Лично я предпочёл бы делать что-нибудь по-настоящему полезное, — ответил один биржевой маклер, — но я не могу смириться со снижением дохода». Он также рассказал о своём «потрясающе талантливом бывшем однокласснике с кандидатской степенью по физике», разрабатывающем технологии по диагностике рака и «зарабатывающем настолько меньше меня, что это подавляет». Конечно же, то, что ваша работа служит важным интересам общества и требует немало таланта, ума и настойчивости, ещё не гарантирует, что вы будете купаться в деньгах.
И наоборот. Разве является совпадением то, что распространение высокооплачиваемой бесполезной работы совпало с бумом высшего образования и развитием экономики знаний? Помните, зарабатывать деньги, ничего не создавая, непросто. Для начала вам придётся освоить весьма высокопарный, но бессмысленный жаргон (совершенно необходимый при посещении стратегических межотраслевых симпозиумов для обсуждения мер по усилению благотворного эффекта кооперации в интернет-сообществе). Убирать мусор может каждый; карьера в банковской сфере доступна немногим избранным.
В мире, который становится всё богаче и где коровы дают всё больше молока, а роботы производят всё больше продукции, есть и больше места для друзей, семьи, общественной работы, науки, искусства, спорта и прочих вещей, делающих жизнь достойной. Но ещё в нём появляется больше места для всякого вздора.
Покуда мы одержимы работой, работой и ещё раз работой (даже при дальнейшей автоматизации полезной деятельности и передаче её на внешний подряд), количество излишних рабочих мест будет только расти. Совсем как число менеджеров в развитых странах, выросшее за последние 30 лет и не сделавшее нас ни на цент богаче. Напротив, исследования показывают, что страны с большей численностью менеджеров на деле менее производительны и инновационны. Половина из 12 000 профессионалов, опрошенных Harvard Business Review, заявила, что их работа «бессмысленна и незначима», и столько же респондентов сообщили, что не чувствуют связи с миссией своей компании. Другой недавний опрос показал: целых 37% британских работников считают, что занимаются бесполезной работой.
И совсем не все новые рабочие места в секторе услуг бессмысленны — вовсе нет. Взгляните на здравоохранение, образование, пожарные службы и полицию, и вы обнаружите массу людей, которые каждый вечер идут домой, зная, несмотря на свои скромные заработки, что они сделали мир лучше. «Как будто им сказали: „У вас есть настоящая работа! И помимо всего этого вам хватает наглости требовать такого же уровня пенсий и медицинского обслуживания, как у среднего класса?“» — пишет Грэбер.
Можно и по-другому
Всё это особенно шокирует потому, что происходит в рамках капиталистической системы, основанной на таких капиталистических ценностях, как эффективность и производительность. Политики без устали подчёркивают необходимость сокращения государственного аппарата, но при этом по большей части молчат о том, что бесполезные рабочие места продолжают множиться. В результате правительство, с одной стороны, урезает количество полезных рабочих мест в сферах, связанных со здравоохранением, образованием и инфраструктурой (что приводит к безработице), а с другой — вкладывает миллионы в индустрию безработицы — обучение и наблюдение, которые уже давным-давно не рассматриваются как эффективные инструменты.
Современному рынку одинаково безразличны и полезность, и качество, и инновации. Единственное, что для него важно, — прибыль. Иногда это приводит к восхитительным прорывам, иногда не приводит. Создание одного бесполезного рабочего места за другим, будь то работа для телемаркетолога или налогового консультанта, имеет прочное обоснование: можно сколотить состояние, не произведя вообще ничего.
В такой ситуации неравенство только усугубляет проблему. Чем больше богатства сосредоточено наверху, тем выше спрос на корпоративных юристов, лоббистов и специалистов по высокочастотной торговле. В конце концов, спрос существует не в вакууме: он формируется в результате постоянных переговоров, определяется законами и институтами страны и, конечно, людьми, управляющими финансовыми ресурсами.
Возможно, этим также объясняется то, почему инновации последних 30 лет — времени растущего неравенства — не вполне соответствуют нашим ожиданиям.
«Мы хотели летающих автомобилей, а вместо них получили 140 символов», — шутит Питер Тиль, описавший себя как интеллектуала из Кремниевой долины. Если послевоенная эпоха дала нам такие замечательные изобретения, как стиральная машина, холодильник, космический челнок и оральные контрацептивы, то в последнее время мы имеем улучшенную версию того же телефона, что мы купили пару лет назад.
На самом деле всё выгоднее становится не внедрять инновации. Только представьте себе, сколько открытий не было сделано из-за того, что тысячи ярких умов растратили себя на выдумывание сверхсложных финансовых продуктов, в итоге принёсших только разрушение. Или провели лучшие годы своей жизни, копируя существующие фармацевтические препараты так, чтобы их отличие от оригинала оказалось незначительным, но всё же достаточным для того, чтобы мозговитый юрист мог написать заявку на выдачу патента, после чего ваш замечательный отдел по связям с общественностью запустит совершенно новую кампанию по продвижению не столь уж и нового лекарства.
Вообразите себе, что все эти таланты были вложены не в перераспределение благ, а в их создание. Кто знает, может быть, у нас уже появились бы реактивные ранцы, подводные города и лекарство от рака. […]
Специалисты по тенденциям
Если есть на свете место, с которого следует начинать поиски лучшего мира, то это — классная комната.
Хотя образование, возможно, и способствовало появлению бесполезных работ, оно было также источником нового и осязаемого процветания. Если мы составим список десятка самых влиятельных профессий, педагогическая деятельность окажется среди лидеров. Не потому, что учителю достаются награды вроде денег, власти или положения, а потому, что учитель во многом определяет нечто более важное — направление человеческой истории.
Может быть, это звучит пафосно, но возьмём заурядного учителя младших классов, у которого каждый год новый класс — 25 детей. Значит, за 40 лет преподавания он повлияет на жизнь тысячи детей! Более того, учитель воздействует на личность учеников в их наиболее податливом возрасте. Они же, в конце концов, дети. Педагог не только готовит их к будущему — он ещё и напрямую формирует это будущее.
Поэтому наши усилия в классной комнате принесут дивиденды для всего общества. Но там почти ничего не происходит.
Все значимые дискуссии, связанные с проблемами образования, касаются его формальных аспектов. Способов преподавания. Дидактики. Образование последовательно представляется как помощь в адаптации — смазка, позволяющая с меньшими усилиями скользить по жизни. В ходе телефонной конференции, посвящённой вопросам образования, бесконечный парад специалистов по тенденциям предрекает будущее и то, какие навыки окажутся существенными в XXI веке: основные слова — «креативность», «адаптируемость», «гибкость».
В фокусе внимания неизменно компетенции, а не ценности. Дидактика, а не идеалы. «Способность решать задачи», а не проблемы, требующие решения. Неизменно всё крутится вокруг одного вопроса: какие знания и навыки нужны сегодняшним учащимся для того, чтобы преуспеть на рынке труда завтра — в 2030 году? И это совершенно неправильный вопрос.
В 2030-м высоким спросом будут пользоваться смекалистые бухгалтеры без проблем с совестью. Если сохранятся нынешние тенденции, страны вроде Люксембурга, Нидерландов и Швейцарии станут ещё более крупными налоговыми гаванями, где транснациональные корпорации смогут эффективнее уклоняться от уплаты налогов, оставляя развивающиеся страны в ещё более невыгодном положении. Если цель образования — принимать эти тенденции как они есть, вместо того чтобы переломить их, то ключевым навыком XXI века обречён быть эгоизм. Не потому, что этого требуют законы рынка и технологий, но лишь по той причине, что, очевидно, именно так мы предпочитаем зарабатывать деньги.
Нам следует задать себе совершенно другой вопрос: какими знаниями и навыками наши дети должны обладать в 2030 году?
Тогда вместо предвосхищения и приспособления мы поставим во главу угла управление и создание. Вместо того чтобы размышлять о том, что нам нужно, чтобы зарабатывать на жизнь той или иной бесполезной деятельностью, мы можем задуматься над тем, как мы хотим зарабатывать. Ни один специалист по тенденциям не сможет ответить на этот вопрос. И как бы он смог это сделать? Он просто следит за тенденциями, но не создаёт их. Сделать это — наша задача.
Для ответа нам необходимо исследовать себя и свои личные идеалы. Чего мы хотим? Больше времени на друзей, например, или на семью? На волонтёрство? Искусство? Спорт? Будущее образование должно будет готовить нас не только для рынка труда, но и для жизни. Мы хотим обуздать финансовый сектор? Тогда, наверное, нам следует поучить подающих надежды экономистов философии и морали. Мы хотим большей солидарности между расами, полами и социальными группами? Введём предмет обществознания.
Если мы перестроим образование на основе наших новых идей, рынок труда радостно последует за ними. Представим себе, что мы увеличили долю искусств, истории и философии в школьной программе. Можно биться об заклад, что возрастёт спрос на художников, историков и философов. Это подобно тому, как Джон Мейнард Кейнс представлял себе 2030 год в 1930-м. Возросшее процветание и усилившаяся роботизация наконец-то позволят нам «ценить цель выше средств и предпочитать благо пользе».
Смысл более короткой рабочей недели не в том, чтобы мы могли сидеть и ничего не делать, а в том, чтобы мы могли проводить больше времени за теми делами, которые для нас подлинно важны.
В конце концов, именно общество — а не рынок и не технологии — решает, что действительно ценно. Если мы хотим, чтобы в этом веке все мы стали богаче, нам необходимо освободиться от догмы, будто любая работа имеет смысл. И раз уж мы об этом заговорили, давайте избавимся и от того заблуждения, что высокий заработок автоматически отражает нашу ценность для общества.
Тогда мы, возможно, осознаем, что с точки зрения создания ценностей банкиром быть не стоит.
Нидерландского писателя и философа Рутгера Брегмана называют одним из виднейших молодых мыслителей Европы. В «Утопии для реалистов» он знакомит читателей с идеями всеобщего базового дохода и пятнадцатичасовой рабочей недели. А также приводит доказательства их возможности и необходимости, предлагая новый взгляд на устройство общества.
Лайфхакер может получать комиссию от покупки товара, представленного в публикации.
