«Да, я инкубатор»: интервью с суррогатной мамой Викторией Кочетовой

Виктория Кочетова трижды была в роддоме, но дочь у неё всего одна. Двух других детей растят совершенно посторонние ей люди: одна семья из Питера, вторая — из Китая (это было ещё до того, как в России ввели запрет на суррогатное материнство для иностранных биологических родителей).

На днях Вика рассказала Лайфхакеру, включается ли материнский инстинкт у суррогатной мамы, кем она считает себя по отношению к таким детям и отмечает ли их дни рождения.

О материнстве

— Что такое суррогатное материнство для вас?

— Для меня это одновременно способ заработка, профессия и возможность помочь бездетной паре. Я рожаю для другой семьи. Это не мой ребёнок. Мне подсаживают эмбрион. Яйцеклетка от другой женщины, сперматозоид от мужчины, который мне никто — не парень и не муж. То есть никакого родства между мной и этим ребёнком нет с биологической точки зрения.

Я прохожу полное обследование. Если меня одобряют и переносят мне эмбрион, я вынашиваю его и рожаю.

Я с самого начала понимаю, что это чужой ребёнок, которого я отдам после родов и никогда больше не увижу.

За вынашивание и роды я получаю вознаграждение, поэтому, конечно, это работа.

Но работа особенная. Потому что в суррогатном материнстве я вижу возможность проявить себя, придать смысл своей жизни.

— Быть суррогатной мамой проще, чем просто мамой?

— Да, ответственности в 10 раз меньше. Потому что это не я делаю ребёнка. Я просто помогаю. В суррогатном материнстве мне просто нравится состояние беременности. И за это платят неплохо.

Мы же все идём по пути наименьшего сопротивления. Огромных денег мне не надо. Для меня миллион — это хорошее вознаграждение.

Мало где можно столько заработать за год в Таганроге. А зачем лишние усилия предпринимать, когда можно заработать так?

— Если не секрет, на что потратили полученные за рождение детей деньги?

— Когда шла в первую программу, у меня уже был блог. Первый гонорар потратила на развитие своего канала в соцсетях. На второй купила квартиру.

— Что было самым сложным?

— Самое сложное — токсикоз. Если бы его не было, я бы и сейчас программу искала. Токсикоз был до 16‑й недели все три беременности.

— Детей не хотелось оставить себе?

— Нет. У меня уже есть дочь Соня, ей 6 лет. Я родила её в 23 года и сразу же поняла, что больше детей у меня не будет. Я не хочу ещё такого «счастья».

Мне нравилось быть беременной, да и роды прошли легко с медицинской точки зрения: я рожала 20 часов, но для первого раза это нормально. Сложно стало потом, когда уже вернулась из роддома домой. Никакой радости материнства я не испытала. Доходило до того, что я, уходя за продуктами, потом ещё долго сидела в машине, только чтобы не возвращаться домой.

Первые три года я жалела, что решилась родить, считала это ошибкой. Сейчас так не думаю. Всё сложилось как должно было быть.

Соню люблю. Но её воспитанием занимается бывший муж: дочь после нашего развода живёт у него — это было обоюдным решением. С Соней мы встречаемся по выходным, отлично проводим время.

— Почему, как вы считаете, у вас так и не возникла радость материнства?

— Я отношусь к родительству слишком серьёзно. Материнство — огромная ответственность не только до 18 лет. Она на всю жизнь. Это ограничение для меня. Я обязана дать дочери образование, привести её туда, где она могла бы себя обеспечивать.

Я купила квартиру и передам её дочке, когда ей исполнится 18 лет. Но я всё равно помню — это не всё. И так будет всю жизнь, до конца. Той свободы, что была раньше, не будет никогда. Я всегда буду знать, что есть как минимум один человек, которому я должна.

Мы не спрашиваем у наших детей, хотели бы они жить именно в этом времени, в этой семье. Вся ответственность, получается, лежит на родителях. Я сделала человека, я привела его именно в этот мир, именно в это время.

Мне всё время кажется, что дочь меня спросит: «Ты вообще видела, что происходит? Почему ты решила родить ребёнка?»

— А вы своей маме такой вопрос задавали?

— Да. Никогда не понимала, где её глаза были, что ей двигало, когда она решила сделать ребёнка в 1994 году. Она призналась, что времена были непростые, многие голодали, но выбора не было: после 40 лет она уже не родила бы. Я для матери была «последним шансом».

Что я буду отвечать дочери, не знаю. Наверное, что была глупая.

О том, как всё началось

— Как пришла мысль стать суррогатной мамой?

— Во «ВКонтакте» я состояла в группе «Мартята» для женщин, которые должны были родить в марте. Тогда я ждала Соню.

В качестве развлечения в этой группе предлагали разные темы для обсуждения. Один из вопросов звучал так: «Могли бы вы стать суррогатной мамой?» Я написала, что смогла бы. Написала просто так, а потом стала думать на эту тему серьёзно. Пошла гуглить, что это такое, возможно ли стать суррогатной мамой в Таганроге или обязательно жить в Москве.

Когда я поняла, что всё возможно и доступно, рассказала мужу. Он, конечно, был против. Его устраивало, что у нас семья, что я дома. Да и он сидел дома, его невозможно было отодрать от дивана.

Зарабатывал он много по тем временам, нам на всё хватало. Не было такого, чтобы мы копили на что‑нибудь. Могли с утра проснуться и подумать: «Хотим большой телевизор с изогнутым экраном» — и в этот же день пойти и купить. Денег он мне давал сколько нужно.

Но когда мы с ним развелись, я смогла решить вопрос с суррогатным материнством сама. Подала объявление, начала искать агентство.

В первую программу я шла не ради денег. И даже не из благородства, чтобы помочь бездетной паре, — это был один из мотивов, но не основной.

Я хотела в жизни значимого занятия, чего‑то большого. Поймите правильно: я после декрета, дочке три года, мне нужно было что‑то масштабное, чтобы жизнь обрела смысл. А что может быть более масштабным и лёгким, чем суррогатное материнство?

— Как на ваше решение отреагировала семья?

— Самую неадекватную реакцию выдала бывшая свекровь. Пришла к моей маме, требовала запретить мне идти в программу, устроила драку. Высунулась в окно и кричала: «Здесь живёт мать шлюхи».

Свекровь даже на ток‑шоу ездила с этой темой, её заманили, пообещав решить все её проблемы. В телестудии она заявила, что я продам всё своё здоровье, а когда Соня повзрослеет, подам на алименты, оформлю инвалидность и буду жить за счёт дочери. Она этого очень боится, хотя я ребёнку помогаю.

Я даже уже написала расписку, что отказываюсь от алиментов от дочери. Но спокойствия свекрови это не прибавило. Считает, что я буду требовать что‑то через чувство вины. Возможно, она так думает, потому что сама постоянно повторяет, что сын ей обязан.

Друзья отнеслись лояльно. Профессия такая — и всё.

— А дочь знает о том, что мама родила детей чужим людям?

— Я объясняла ей, что есть люди, у которых нет детей, а я помогаю им стать родителями. Поэтому для неё это естественно. Она иногда рассказывает в садике, что мама родила ребёнка другой тёте. Ей не верят. Я как‑то пришла в садик, а Соня говорит другому ребёнку из группы: «Вот моя мама, спроси у неё». Тот спрашивает — я подтверждаю.

О биологических родителях

— Какие отношения складывались у вас с биологическими мамами? Чувствовалась ли ревность, было ли навязчивое слежение за тем, что вы едите, как живёте, сколько гуляете?

— В первый раз я с биологическими родителями вообще не общалась, потому что они из Китая. Барьер был не только языковой: в программу я попала в 2020 году, им сложно было приехать в Россию из‑за ковидных ограничений. Со мной на связь выходили только представители агентства, через которое заключили договор.

Всю беременность я провела в Таганроге, потом приехала рожать в Москву. Биологическую маму увидела один раз, уже в роддоме. Общение было коротким.

После роддома мы поехали делать тест ДНК. Когда принесли результаты, мне там же в машине выдали в пачке деньги. Родители с ребёнком поехали домой, я — на съёмную квартиру готовиться к возвращению в Таганрог.

— Вторая биологическая мама тоже оказалась нетребовательной?

— Мне повезло с биологическими родителями и во второй раз. Семья живёт в Санкт‑Петербурге, поэтому большую часть беременности я провела дома, только перед самыми родами уехала в Питер.

С мамой мы контактировали по телефону в основном после моих походов к врачу или после сдачи анализов. Требований у неё вообще никаких не было. Даже наоборот, она казалась иногда чересчур спокойной и отстранённой. Я начала переживать, не передумала ли становиться матерью. Оказалось, просто такой человек.

Она говорила, что не читала мой блог, потому что не любит волноваться, ей комфортнее оградить себя от всего, что может нарушить покой.

Иногда мне даже приходилось нагнетать, чтобы она начинала действовать. Например, меня очень волновало, что после приезда в Питер я целую неделю не была у врача. Это после дороги, перелёта. Ну и пора было делать УЗИ, доплер. Мне приходилось «клевать» ей мозг, чтобы попасть на приём. Ведь я не могу просто так взять и пойти, куда мне хочется, встать на учёт. Всё решает мама, она выбирает клинику, врача.

— Такое поведение — это стандарт или скорее исключение?

— Обычно биологические родители более требовательные. Любая сурмама должна быть готова сдать анализы, чтобы подтвердить, что не употребляет алкоголь, наркотики и не курит. Меня так при первой беременности проверяли два раза через агентство.

Бывает, дома у сурмамы ставят видеокамеры, на прогулке к ней приставляют человека, чтобы следить.

Даже в туалете и душе камеры вешают, чтобы женщина там не занималась мастурбацией.

Я считаю такой тотальный контроль паранойей. Если у тебя не остаётся вообще никакого пространства для личной жизни, это тюрьма.

— Правда ли клиенты ищут странные способы скорее заполучить ребёнка, если срок родов подошёл, а сурмама никак не рожает?

— Во второй программе мы пробовали некоторые способы, но не столько потому, что биологическая мама хотела скорее получить ребёнка. Ей было важно, чтобы дочь родилась в какой‑то день. Сначала она не хотела определённый знак зодиака. Потом не хотела определённые числа. Больше всего она боялась, что дочь родится 9 декабря. По её мнению, это самая ужасная дата по какому‑то гороскопу или по астрологическому расчёту. Ирония судьбы в том, что 9‑го числа я и родила.

Но по инициативе биомамы мы пробовали разные способы, чтобы роды случились до неприятной даты. Например, на 40‑й неделе беременности я пошла с ней в баню — не советую так делать никому.

Первый раз обошлось без обливания холодной водой. Потом с обливанием. Ещё пробовала нырять в прорубь.

Видео, где меня беременную обливают водой и от тела валит пар, вызвало бурю в моём блоге.

Я сама южанка, привыкшая к жаре. У нас в Таганроге нормально в 45 градусов ехать в машине без кондиционера. Поэтому баню перенесла хорошо. Но способ спорный и никак не помог родить быстрее.

— Какой момент был самым запоминающимся?

— На 10‑й неделе пришёл результат анализа на пол ребёнка. Все медицинские документы получаю я, потому что формально ребёнок мой. Это как обычная беременность, но с нюансом — есть донор яйцеклетки.

Но я считаю неэтичным, когда какой‑то левый человек первым узнаёт пол ребёнка. Поэтому я, не открывая письма, пересылаю его матери. Она должна узнать первой. Для нас обеих это был очень памятный момент. Через пару секунд она пишет в ответ: девочка.

О родах и детях

— Чем заканчиваются роды суррогатной мамы? Ребёнка от неё сразу уносят?

— Первый раз я рожала в Москве. Ребёнка практически сразу унесли. Я успела только посмотреть на его лицо пару минут — и всё.

Второй раз всё пошло не по плану. Мы договорились с клиникой. Биородители заказали две палаты: одну для себя, вторую — для меня. В этой клинике часто рожают сурмамы, поэтому там есть палата на одного, где нет никаких приспособлений для детей.

Но вечером 9 декабря у меня поднялась небольшая температура, началось расстройство кишечника. Меня выпроводили из клиники и увезли в Боткина. Биомама и её муж до последнего мне писали сообщения, ругали медперсонал, обещали разобраться, наказать виновных. Говорили: «Мы сейчас всё решим, тебя никуда не повезут. Цепляйся зубами за кровать, ты никуда не поедешь».

В итоге меня все равно перевезли в Боткина, где я была на правах обычной роженицы. Там сильно удивились моему появлению, потому что такая реакция, как у меня, у половины рожениц — организм готовится к родам. Но, наверное, всё же были какие‑то причины для перевода.

Биородителей в Боткина, естественно, не пустили. Я родила 9 декабря. Ребёнка мне принесли на третий день, когда пришли анализы, что инфекции у меня нет. С девочкой я провела день.

Так как я не была к этому готова, я её обходила со всех сторон, очень боялась брать на руки. Нервничала даже от того, что она кряхтит.

Пыталась рассказывать ей о её родных маме и папе, что они её ждут. Но никакого материнского инстинкта не проснулось. Я чётко понимала — этот ребёнок не мой.

— Когда ребёнка забрали, что вы ощутили?

— Когда я после родов ехала домой, то даже написала в блоге, что испытала невероятные эмоции, каких за всю жизнь не испытывала. Это и восторг, и радость, и пустота. Было ощущение перехода. Будто это не дорога из роддома, а путь из прошлой жизни в новую. Но вскоре это чувство прошло.

Думаю, что ощущение пустоты после родов появилось не из‑за событий, а из‑за гормонов.

— Почему суррогатное материнство — это не лёгкие деньги?

— Почему? Для некоторых это как раз лёгкие деньги. Рожать не страшно. Я неоднократно ломала себе руки и ноги, когда занималась спортом, у меня были мигрени. Не сказала бы, что роды гораздо хуже этого. Вторые роды были нормальными, больно было только последние 10–15 минут. А в третий раз я до последнего не верила, что это роды. Потому что они были безболезненными.

Рожать легче, чем вынашивать. Если бы можно было рожать за других без 9 месяцев беременности, я бы согласилась тысяч за 20.

— Кто вы для детей, рождённых в программе? Можно ли это отношение с чем‑то сравнить? Ведь это не родной ребёнок, но и совсем чужим его не назовёшь.

— Я ощущаю себя няней. Я за деньги была с ребёнком, потом необходимость в моих услугах отпала, и мы расстались.

У родной дочери тоже была няня. Когда мы с мужем развелись, ребёнок переехал в другой район, и няня перестала нам подходить. Спустя время она позвонила и попросила привезти Соню, потому что очень соскучилась.

Но у меня ситуация другая.

Я няня, которая просто была беременной, не общалась с этими детьми, не играла с ними, не говорила.

Я даже при желании не смогла бы найти то, за что к ним привяжусь.

— Отмечаете ли вы дни рождения детей?

— Не всегда даже вспоминаю об этих датах. В прошлый раз только в конце дня друг подумала — 21 декабря, что‑то знакомое. Да я же родила 21 декабря! У меня своя жизнь. Это не мои дети.

О том, как устроен процесс

— Как женщины становятся сурругатными мамами?

— Просто публикуют или ищут объявления на сайте «Мама‑Поиск» либо через тематические группы «ВКонтакте».

Сейчас ситуация изменилась, потому что многие уехали и ищут семьи для программы в других странах. Девочки пишут, спрашивают у меня юристов, чтобы разобраться в иностранных договорах. Но я не могу ничего посоветовать, потому что это всё новая тема, незнакомая даже опытным сурмамам.

— Договор так сложно составить?

— Договор чаще всего составляют юристы, которых нанимают биологические родители. Можно купить готовый договор в любом агентстве. Стоит он от 15 до 200 тысяч рублей. Это дорого. Поэтому договоры перепродают те, у кого они есть.

Меня неоднократно просили продать договор. Но я считаю — это неправильно, нечестно по отношению к агентству, которое нанимало юристов. Ну и договор должен отражать интересы обеих сторон, поэтому его лучше составлять и корректировать под себя, обязательно проконсультировавшись с юристом. Лучше заплатить и быть более уверенной в исходе программы.

Свой договор я проверяла и переделывала под себя, чтобы в нём были очень чётко прописаны мои права. Знаю, сурмамы иногда составляют договор своими словами, а потом узнают, что такой документ не имеет никакой юридической силы. Есть такие, кому плевать на всё, нигде ничего не проверяют, но это скорее исключение.

— Кто рискует больше: биологические родители или сурмама?

— Родители ничем не защищены, потому что сурмама может спокойно выйти из роддома и оформить ребёнка на себя. Сурмамы никак не защищены от невыплаты денег. Даже если ты рожаешь через агентство, даже если у тебя есть договор.

В документах может быть всё прописано, но если одна из сторон обманула, то отстаивать свои права придётся уже через суд. Суды требуют знаний и денег. Этого у большинства сурмам нет. Поэтому они сидят, ждут и молятся, чтобы в итоге всё же заплатили.

Хороших агентств мало, они берут себе деньги до переноса и хранят на счету.

Я считаю, нужен контроль в этой сфере. По факту сейчас документы подписывает нотариус, но он подтверждает только, что все были в здравом уме и подписи стоят подлинные. Больше ничего. Даже когда мы покупаем квартиру, у нас есть запись в ЕГРН. А ребёнок — это не квартира, это гораздо сложнее.

Мне кажется, нужно создавать ведомство, которое будет следить, чтобы сурмама не имела возможности записать ребёнка на себя, а родители не имели возможности не заплатить.

— Приходилось ли отказывать кандидатам и почему?

— Я отказывала однополым парам. Однажды отказала паре, для которой это был последний шанс. У биомамы осталась только одна яйцеклетка. Больше стимулировать было нельзя из‑за болезни. Либо эмбрион приживётся, либо у этой женщины вообще не будет детей. Я не пошла на риск.

Были кандидаты с ВИЧ и риск заразиться в родах 2–3%. Отказалась.

А ещё сказала нет, когда узнала, что семья берёт кредит на мои услуги.

Это всех триггерит и бесит, но я считаю: хочешь ребёнка — сначала заработай денег. Если денег нет, значит, дети не для тебя.

Можете меня бесконечно хейтить, но нужно быть в ресурсе по всем фронтам — морально и материально. Какой кредит? Ребёнок родится, там столько денег понадобится, а вы будете отдавать кредит.

О блогерстве

— Как появился блог?

— Сначала у меня просто была страничка в Instagram*. Когда забеременела суррогатным ребёнком, я стала публиковать там новости о своей беременности. Больше для себя, потому что мне нравится делиться тем, чем живу.

Изначально мой блог не отличался от многих страниц беременных. Я до последнего не рассказывала, что я суррогатная мама. Потому что хотелось узнать, как отреагируют подписчики, когда узнают правду. И это было невероятно эпично.

После того как родила в Москве, записываю в самолёте видео, чтобы опубликовать в блоге. Показываю, что лечу домой одна, и говорю: «Это не Димин (мой парень) ребёнок и не мой ребёнок. Я суррогатная мама».

Выкладываю пост. Телефон отключаю. Самолёт взлетает. Когда приземлились, у меня даже телефон завис от количества сообщений. Тысяча новых подписок, две тысячи охват, при том что раньше было 300 человек всего. Я понимаю: что‑то я нащупала. Мне нравится хайп, на этом можно вырасти. Благодаря теме набрала 50 тысяч подписчиков.

Сейчас тема суррогатного материнства закончилась, и мой блог превратился пока непонятно во что. Из‑за этого начались отписки, непонимание. Это даже хуже хейта. Потому что хейт — это всё-таки интерес.

— Блог не мешал? Как реагировали биомамы и агентства на то, что вся история беременности и отношений с клиентами становится публичной?

— Многие агентства не сотрудничают с суррогатными мамами‑блогерами. Я их прекрасно понимаю. Против блога не только те, кто что‑то скрывает.

За блогом все следят. И любая неосторожно сказанная мной фраза может разлететься на очень громкие заголовки. Например, я приехала в Москву на роды, и меня поселили в квартире, где не работает кран. Из этого можно сделать скандал: «Суррогатная мама на девятом месяце беременности приехала в Москву, где она не может помыться». Сделать из мухи слона легко. Это риск.

Из‑за блога биологические родители могут не взять сурмаму в программу, пусть даже она по всем остальным параметрам им подходит. Врачи тоже негативно относятся — не хотят публичности.

О хейтерах и феминистках

— Часто сталкиваетесь с осуждением?

— Первое время, когда мне только начали писать гадости, я расстраивалась.

Когда тебе один раз пишут: «Ты инкубатор», — задумываешься и грустишь. Второй раз — уже соглашаешься: «Да, я инкубатор». Третий раз я уже сама буду на этом хайпить.

Я нашла табличку с надписью «Инкубаторы», сфотографировалась возле неё и опубликовала в блоге. Вот мой ответ.

Критика в мой адрес, оскорбления — это всё такой «баян», ничего нового и оригинального ведь не пишут, даже не читаю. Такие сообщения — как белый шум.

— До угроз никогда дело не доходило?

— Два года назад на меня вышли девушки, которые называют себя радикальными феминистками. Обвинили в том, что я якобы рекламирую суррогатное материнство и призываю девушек в программу. По их мнению, суррогатное материнство нужно запрещать и порицать.

Тогда был очень жёсткий хейт. Мне снесли профиль в соцсетях, подозреваю, с их участием. Они нашли мой адрес, угрожали, писали, что знают, где я живу. Кто‑то проколол колесо у моей машины. Тогда я повесила камеры у дома.

— Вы не согласны с обвинениями?

— Я не рекламирую сурматеринство, не говорю, как это здорово и легко. Наоборот, показывала, как было плохо, как я оставляла Соню на целых полтора месяца, когда уезжала в Москву и Питер, как она скучала. Я честно писала про токсикоз, про все сложности, подводные камни.

Не понимаю, почему вопросы у феминисток именно ко мне. Многие женщины идут в суррогатное материнство не за идею — их толкает нужда, для них это буквально последний шанс выжить и прокормить свою семью.

Почему нет вопросов к положению таких женщин? Женщине с ребёнком гораздо труднее работать, чем мужчине. Даже на удалёнке мать вынуждена совмещать работу с воспитанием детей, уборкой, готовкой, ей постоянно приходится отвлекаться. У мужчины на фрилансе такой проблемы нет. Он закроется в комнате, и только попробуй к нему зайти. Запрещено — он мужик, он работает.

Садик вроде должен разгрузить женщину. Но он закрывает для меня 50% профессий. Я хочу быть дальнобойщиком, уезжать на пять дней. Но мать так не может. Ближайшие 10 лет она будет работать там, где позволяет ситуация.

Женщине нужна поддержка, с мужчины должен быть точно такой же спрос по части воспитания детей, как с женщины. Дайте женщинам адекватную поддержку, тогда в суррогатное материнство будут идти только те, кому это действительно интересно. Ими будет двигать идейность, а не нужда.

* Деятельность Meta Platforms Inc. и принадлежащих ей социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории РФ.