Даже у тех, кто вполне доволен и работой, и личной жизнью, рано или поздно возникает ощущение, что они способны на большее. Человек, который переживает нелегкие времена — развод, например, — или враждует с кем-то, может испытывать угрызения совести и пытаться понять, насколько в действительности велика его доля вины. У многих нравственная ответственность повышается с появлением детей, поскольку родительство и эгоизм — понятия плохо совместимые. Бывает, что мы начинаем работать над собой, взяв за образец кого-то из знакомых, умеющих делать мир лучше. Аристотелевские категории порока и добродетели служат самопознанию, позволяя человеку обнаруживать в себе слабые и сильные стороны. Оценив самих себя, чтобы затем предпринять необходимые действия, умножить добродетели и минимизировать пороки, мы способствуем не только счастью окружающих, но и собственному.
Самые пространные рекомендации Аристотеля касаются хороших качеств, которые воспитывает в себе счастливый человек, — то есть добродетелей — и коррелирующих с ними изъянов. Взаимосвязь между счастьем и этими ценными качествами — ключевая составляющая всего аристотелевского этического учения. Как уже отмечалось выше, для Аристотеля самоочевидно, что человек, лишенный фундаментальных добродетелей, счастливым быть не может: «Ведь никто не назовет идеально счастливым того, кто не имеет ни капли мужества, самообладания, достоинства, здравого смысла, кто боится даже мухи, но ни перед чем не остановится, чтобы насытить свои аппетиты, и губит близких друзей за грош».
Аристотель считал, что для благополучия человеку необходимы справедливость, мужество и самообладание — те самые качества, в связи с которыми в философии его учение стали называть «этикой добродетели».
Термины, которые он использовал для обозначения «хороших» (aretai) и «дурных» (kakiai) свойств, в древнегреческом — самые обычные повседневные слова, без какой бы то ни было этической нагрузки. У нас же, превращаясь в традиционном переводе в «добродетели» и «пороки», они обретают несколько отталкивающий оттенок: «добродетель» ассоциируется с чопорностью, а «порок» — с наркопритонами и проституцией, тогда как греческое kakiai ничего такого в себе не несет.
Собственно, и само название — «этика добродетели» — звучит довольно громко и высокопарно. Но ведь совсем не обязательно говорить себе, что вы «упражняетесь в справедливости», достаточно просто принять решение обращаться со всеми по совести, выполнять свои обязанности и помогать другим — и себе — реализовать потенциал. Не обязательно «воспитывать мужество», просто стремитесь осознать свои страхи и постепенно избавляться от них. Вместо того чтобы давать обет «самообладания», лучше отыскать «золотую середину» в виде оптимального отклика на сильные эмоции и страстные желания и ответного поведения в межличностном взаимодействии (именно в этом и заключается аристотелевское «самообладание»).
Рассуждения Аристотеля о добродетелях и их порочных противоположностях в «Евдемовой этике» и «Никомаховой этике» складываются в полноценное практическое руководство по вопросам нравственности.
«Добродетели» или «пути к счастью» — это не столько черты характера, сколько привычки.
Со временем, после многократного повторения, они отрабатываются до автоматизма, как навык езды на велосипеде, и поэтому (по крайней мере на сторонний взгляд) кажутся постоянным свойством (hexis) личности. Процесс этот длится всю жизнь, но многие добиваются значительных успехов к среднему возрасту, когда самые дикие страсти проще обуздать. Совершенствоваться в нравственном отношении способен — при желании — практически любой.
Как утверждает Аристотель, мы не камни, которые по природе своей всегда падают вниз и которые нельзя «приучить» подниматься вверх, сколько ни подбрасывай. Он считает добродетель умением, которое можно освоить — как игру на арфе или зодчество. Если играете вы фальшиво, постройки ваши разваливаются, но вы ничего не предпринимаете, чтобы учиться и совершенствоваться, вас будут заслуженно считать неумехой. «Так обстоит дело и с добродетелями, — утверждает Аристотель, — ведь совершая поступки при взаимном обмене между людьми, одни из нас становятся людьми правосудными, а другие — неправосудными; совершая же поступки среди опасностей и приучаясь к страху или к отваге, одни становятся мужественными, а другие — трусливыми. То же относится и к влечению, и к гневу: одни становятся благоразумными и ровными, другие — распущенными и гневливыми».
Проще всего, наверное, разобрать это на примере смелости. У многих из нас есть фобии и страхи, которые мы преодолеваем посредством регулярного столкновения с пугающим явлением, то есть набираясь опыта. В детстве на меня кинулась собака, и с тех пор я много лет всеми правдами и неправдами старалась обходить их десятой дорогой. Аристотель посоветовал бы не мучить себя так. Мой страх, как и у человека из его примера, патологически боявшегося хорьков, проистекал из психологической травмы. Но травма — это болезнь, а значит, от нее можно излечиться. И только когда муж уговорил меня взять щенка и я (поначалу неохотно) стала возиться с Финли, спустя пару лет я уже могла почти спокойно общаться практически с любой собакой (хотя по-прежнему против того, чтобы подпускать их к маленьким детям).
А вот пример более сложный: один мой знакомый своими руками рушил все отношения с женщинами, потому что месяцами копил недовольство и терпел, а потом вдруг взрывался и уходил совсем, или женщина бросала его первой, чувствуя фальшь. И только на четвертом десятке, приучив себя не притворяться перед матерью своих детей, он получил возможность обсуждать проблемы по мере поступления, а не месяцы спустя, когда уже сложно что-то исправить.
Человек от природы обладает не умениями, на которые опираются аристотелевские добродетели, подразумевающие сочетание разума, эмоций и социального взаимодействия, а потенциалом для их развития. Сочинения, составляющие «этику добродетели», можно рассматривать как запись бесед, которые Аристотель вел на прогулках с воспитанниками — и с Александром в Македонии, и позже с учениками своего собственного Ликея в Афинах — о том, как быть человеком добропорядочным и достойным.
<…>
Путь к счастью лежит через решение стать человеком великой души. Для этого не обязательно располагать средствами для снаряжения триеры, не обязательно двигаться плавно и разговаривать глубоким голосом.
Величие души, душевное состояние по-настоящему счастливого человека, — это свойство того самого типа личности, к которому мы все, по сути, желаем принадлежать.
Такой человек не играет с огнем, чтобы пощекотать себе нервы, но готов, если придется, отдать жизнь за то, что по-настоящему важно. Он предпочитает помогать другим, а не просить помощи. Он не заискивает перед богатыми и могущественными и всегда учтив с простыми людьми. Он «открыт в любви и ненависти», потому что истинные чувства скрывает лишь тот, кто боится осуждения. Он избегает сплетен, поскольку обычно это злословие. Он редко осуждает других, даже врагов (кроме как в подобающей обстановке, например на судебном заседании), но и дифирамбов от него не дождешься. Иными словами, величие души подразумевает скромную отвагу, самодостаточность, отсутствие подхалимства, учтивость, сдержанность и беспристрастность — воплотить подобную ролевую модель искренне и убежденно под силу каждому из нас. Она не становится менее воодушевляющей от того, что была создана более двадцати трех столетий назад.
Следующий шаг — провести самоанализ и примерить на себя все описанные у Аристотеля слабые и сильные качества. Их перечень дает пищу для размышления любому, кто умеет быть честным с самим собой. Как гласила надпись, высеченная на храме Аполлона: «Познай себя». Эту максиму любил цитировать и Сократ, учитель Платона. Если же вы не «знаете себя» или не готовы признать за собой, например, прижимистость или любовь к сплетням, дальше можете не читать. В рамках аристотелевской этики говорить себе горькую правду необходимо, это не осуждение, это осознание недостатков, над которыми можно работать. Смысл не в том, чтобы заклеймить себя и возненавидеть или впасть в самобичевание.
Аристотель считает практически любые свойства характера и эмоции приемлемыми (и даже необходимыми для душевного здоровья), при условии что они представлены в меру.
Эту меру он называет «серединой», meson. Сам Аристотель никогда не говорил о ней как о «золотой», этот эпитет добавился, лишь когда его философский принцип здоровой «середины» в чертах характера и стремлениях стал ассоциироваться со строками из «Од» древнеримского поэта Горация (2.10): «Тот, кто золотой середине [aurea mediocritas] верен, / Мудро избежит и убогой кровли, / И того,в других что питает зависть, — / Дивных чертогов». Будем ли мы называть эту «середину между избытком и недостатком»золотой, на самом деле не имеет никакого значения.
Половое влечение (учитывая, что человек все-таки животное) — хорошее свойство, если знать меру. Как избыток, так и недостаток страстности сильно мешает счастью. Злость — неотъемлемая составляющая здоровой психики; у человека, который никогда не сердится, нет гарантии, что он поступает правильно, а значит, снижается вероятность достичь счастья. Однако чрезмерная злость уже недостаток, то есть порок. Так что главное — мера и уместность. Хотя еще одно изречение со стен дельфийского храма — «Ничего сверх меры» — не принадлежит Аристотелю, он первым из мыслителей разработал нравственное учение, позволяющее жить в соответствии с этим принципом.
Одно из самых скользких мест в этике — клубок вопросов, касающихся зависти, злости, мстительности. Все эти качества играют центральную роль в сюжете «Илиады» — любимой книги Александра Македонского. Он брал ее с собой во все походы и подолгу обсуждал со своим наставником Аристотелем. В этой эпической поэме занимающий ключевое положение в стане греков царь Агамемнон завидует Ахиллу как величайшему греческому воину. Агамемнон публично унижает Ахилла и отнимает у него любимую наложницу Брисеиду. Ахилл в ярости, и, когда троянец Гектор убивает в битве его лучшего друга Патрокла, гнев только усиливается. Чтобы унять этот гнев, Агамемнону приходится вернуть Ахиллу Брисеиду и дарами компенсировать унижение. Жажду мести Гектору Ахилл утоляет, убив того в поединке и надругавшись над телом, а заодно предает смерти 12 ни в чем не повинных троянских юношей, принося их в жертву на погребальном костре Патрокла. Это уже перебор.
Три перечисленные темные страсти — зависть, гнев и месть — Аристотель описывает очень точно. Самому ему завидовали и при жизни, и после смерти. Когда в 348 г. до н.э. скончался Платон, руководство Академией перешло отнюдь не к Аристотелю, который отдал ей 20 лет и был, бесспорно, лучшим философом своего поколения. Остальные академики меркли рядом с этим блестящим умом, поэтому предпочли видеть во главе Академии невзрачную посредственность по имени Спевсипп. Позже они завидовали восторгам и заботе, которой окружали Аристотеля (без всякого низкопоклонства с его стороны) правители Македонии и Ассоса в Малой Азии, где он преподавал в течение двух лет. Как впоследствии выразился один последователь Аристотеля, писавший историю философии, этот великий человек внушал огромную зависть одной только «дружбой с царями и абсолютным превосходством своих сочинений».
Греки не стеснялись выражать эмоции, которые сегодня вызывают осуждение. В христианской морали не всем удается найти способы справиться с аристотелевскими пороками. Зависть, например, — это смертный грех, а получив незаслуженное оскорбление, истинный христианин должен «подставить другую щеку» вместо того, чтобы дать отпор обидчику. Но даже если зависть и не главное наше качество, совсем избежать ее не удастся.
Нет такого человека, который хотя бы раз не позавидовал кому-то, кто богаче, красивее, удачливее в любви.
Если вы отчаянно стремитесь к чему-то и никак не можете добиться этого собственными силами — вылечиться, родить ребенка, завоевать признание и славу в своей профессиональной области, — может быть мучительно больно наблюдать, как это удается другим. Психоаналитик Мелани Кляйн считала зависть одной из главных движущих сил в нашей жизни, особенно в отношениях между братьями и сестрами или равными нам по социальному положению. Мы невольно завидуем тем, кому повезло больше, чем нам. И в каком-то смысле такая реакция полезна, поскольку побуждает нас устранять несправедливость. В профессиональной сфере это может вылиться в агитацию за гендерное равенство в оплате труда. Политическое выражение эта реакция может найти в борьбе с общественным строем, допускающим чрезмерный разрыв между богатыми и бедными.
Но зависть к прирожденным талантам — таким, например, как блестящий ум Аристотеля, — только мешает счастью. Она деформирует личность и может перерасти в навязчивую идею. Бывает, что завистник начинает преследовать и изводить объект своей зависти — в современном мире нередко путем кибератак или травли в интернете. В самом страшном случае, если завистнику удастся зарубить карьеру преследуемому, он лишит его гениальных творений все общество.
<…>
Аристотель рекомендует определить, чему именно вы завидуете — незаслуженно доставшейся кому-то доле социальных благ или природной одаренности. В первом случае зависть может побудить вас бороться за равенство и справедливость, во втором же случае стоит задуматься, чем чужие прирожденные таланты обогащают вашу собственную жизнь. Если бы главой Академии избрали Аристотеля, он вывел бы ее на высочайший уровень — а так он ушел и со временем основал в Афинах конкурирующее учебное заведение, свой Ликей. Сами академики, сегодня малоизвестные, получили бы возможность погреться в лучах аристотелевской славы и тем самым упрочить свою. Возможно, они, как философы, научились бы в конце концов извлекать пользу из общения с ним, а не таить обиды.
Эдит Холл — профессор–эллинист. Она изучает древнегреческую культуру и жизнь выдающихся деятелей того времени. В книге «Счастье по Аристотелю» Эдит делится размышлениями мыслителя и проводит параллель между античностью и современностью.
Примеры из жизни Аристотеля писательница сопровождает собственными историями, доказывая, что стремление к счастливой жизни было и будет актуально всегда. Книга показывает, что советы, которые древнегреческий философ давал своим ученикам, работают и сегодня.