Что почитать: роман «Патрик Мелроуз» о наркомане и алкоголике, который пытается справиться с травмой детства

Патрик шёл к колодцу. В руках он крепко сжимал серый пластмассовый меч с золотой рукоятью и сбивал им розовые цветы валерианы, что росла на стене, огораживавшей террасу. Если на стебле фенхеля сидела улитка, Патрик ударял по нему мечом, чтобы сбросить её на землю. По сброшенной улитке надо было топнуть и стремглав убежать, потому что она становилась склизкой, как сопли. Потом он возвращался, разглядывал осколки коричневой раковины в мягкой серой плоти и жалел, что её раздавил. Давить улиток после дождя было нечестно, потому что они выходили играть, купались в лужах под мокрыми листьями и вытягивали рожки. Если коснуться рожек, они отдёргивались, и он тоже отдёргивал руку. Для улиток он был как взрослый.

Однажды он случайно оказался у колодца, хотя шёл совсем не туда, и поэтому решил, что обнаружил тайную короткую тропку. С тех пор, когда с ним никого не было, он ходил к колодцу только этой тропкой. Через террасу, где росли оливы, а вчера ветер ерошил их листву так, что она из зелёной становилась серой, а потом наоборот, из серой — зелёной, будто кто-то водил пальцами по бархату, превращая его из тёмного в светлый.

Он показал тайную тропку Эндрю Бэнниллу, но Эндрю заявил, что она слишком длинная и что обычной дорогой короче, поэтому Патрик пригрозил, что бросит Эндрю в колодец. Эндрю испугался и заплакал. А перед тем как Эндрю улетал в Лондон, Патрик сказал, что выбросит его из самолёта. Хны-хны-хны. Патрик никуда не улетал, его даже в самолёте не было, но он сказал Эндрю, что спрячется и подпилит пол вокруг его кресла. Няня Эндрю назвала Патрика гадким мальчишкой, а Патрик сказал ей, что Эндрю слюнтяй.

Мама очень плакала, когда няню положили в ящик, и говорила, что плачет из-за своей няни. Только это глупо, потому что её няня жива и здорова, они ездили к ней на поезде, и там было очень скучно. Она угощала Патрика невкусным пирожным, в котором внутри почти не было джема, а только противный крем со всех сторон. Няня говорила: «Я знаю, тебе нравится», только это была неправда, ведь он в прошлый раз объяснил, что ему ни капельки не нравится. Пирожное называлось песочное, и Патрик сказал, что его наверно делают из песка. Мамина няня долго смеялась и обнимала его. Было противно, потому что она прижимала свою щёку к его щеке, а дряблая кожа свисала, как куриная шея с кухонного стола.

И вообще, зачем маме няня? У него няни больше не было, хотя ему всего пять лет. Отец сказал, что теперь он — маленький мужчина. Патрик помнил, как ездил в Англию, когда ему было три года. Зимой. Он первый раз увидел снег. Он помнил, как стоял на дороге у каменного моста. Дорога была покрыта изморозью, а поля — снегом. Небо сияло, дорога и живые изгороди сверкали, а у него были синие шерстяные варежки, и няня держала его за руку, и они долго стояли и глядели на мост. Патрик часто вспоминал всё это, и как потом они сидели на заднем сиденье в машине, и он улёгся к няне на колени и смотрел ей в лицо, а она улыбалась, а небо за ней было очень широкое и голубое, и он уснул.

Он вскарабкался по крутой тропке к лавровому дереву и очутился у колодца. Патрику не позволяли здесь играть, но он любил это место больше всего. Иногда он залазил на прогнившую крышку и прыгал на ней, как на батуте. Его никто не мог остановить. Не очень-то и старались. Под растрескавшимися пузырями розовой краски виднелась чёрная древесина. Крышка зловеще поскрипывала, и у него замирало сердце. Ему не хватало силёнок полностью сдвинуть крышку, но, когда колодец оставляли открытым, Патрик швырял в него камешки и комки земли. Они падали в воду с гулким плеском и разбивались в чёрной глубине.

На самом верху Патрик торжествующе вскинул меч. Крышка колодца была сдвинута. Он начал искать подходящий камень — большой, круглый и тяжёлый. В поле неподалёку нашёлся красноватый валун. Патрик обхватил его обеими руками, подволок к колодцу, взвалил на бортик, подтянулся, оторвал ноги от земли и, свесив голову вниз, уставился в темноту, где пряталась вода. Он ухватился за бортик левой рукой, столкнул валун вниз и услышал, как тот плюхнулся в глубину, увидел, как плеснула вода, как в потревоженной поверхности неверным светом отразилось небо. Вода была тяжёлой и чёрной, как нефть. Он крикнул в колодезную яму, где сначала зеленели, а потом чернели сухие кирпичи. Если свеситься ещё ниже, то можно было услышать влажное эхо своего голоса.

Патрик решил взобраться на самый верх колодца. Обшарпанные синие сандалии как раз помещались в трещины между камнями кладки. Он хотел встать на бортик над колодезной ямой. Он уже так делал, на спор, когда у них гостил Эндрю. Эндрю стоял у колодца и ныл: «Патрик, не надо, слезай, ну пожалуйста». Эндрю трусил, а Патрик не трусил, но сейчас, когда он сидел на корточках на бортике, спиной к воде, у него кружилась голова. Он очень медленно встал и, распрямляясь, ощутил, как пустота зовёт его, тянет к себе. Ему чудилось, что если он шевельнётся, то обязательно соскользнет вниз. Чтобы ненароком не пошатнуться, он крепко стиснул кулаки, поджал пальцы на ногах и напряжённо уставился на утоптанную землю у колодца. Меч всё ещё лежал на бортике. Меч нужно было воздеть в ознаменование подвига, поэтому Патрик осторожно потянулся, невероятным усилием воли превозмогая страх, сковавший всё тело, и ухватил исцарапанный, покорябанный серый клинок. Потом он нерешительно согнул колени, спрыгнул на землю, выкрикнул «ура!», голосом изобразил бряцание стали и торжествующе замахал мечом, отражая нападение незримого врага. Он шлёпнул клинком по стволу лавра, пронзил воздух под кроной и с предсмертным стоном ухватился за бок. Он любил представлять, как римскую армию окружают полчища варваров, и тут появляется он, отважный командир особого легиона солдат в пурпурных плащах, и спасает всех от неминуемого поражения.

Когда он гулял по лесу, то часто вспоминал Айвенго, героя своего любимого комикса. Айвенго, шествуя по лесу, оставлял за собой просеку. Патрику приходилось огибать стволы сосен, но он воображал, что прорубает себе путь и величественно шагает по бору у дальнего конца террасы, валя деревья направо и налево. Он вычитывал в книгах всякую всячину и много о ней думал. Он узнал о радуге из нудной книжки с картинками, а потом увидел радугу на лондонских улицах после дождя, когда пятна бензина на асфальте расплывались в лужах и рябили лиловыми, синими и жёлтыми кругами.

Сегодня гулять в лесу не хотелось, и он решил попрыгать по террасам. Это было почти как летать, но кое-где ограда была слишком высока, и он швырял меч на землю, садился на каменную стену, свешивал ноги, а потом хватался за край и висел на руках, прежде чем спрыгнуть. В сандалии набивалась сухая земля из-под виноградных лоз, так что дважды пришлось разуваться и вытряхивать комья и камешки. Чем ниже в долину он спускался, тем шире становились пологие террасы, и можно было просто перепрыгивать через ограду. Он глубоко вздохнул, готовясь к последнему перелёту.

Иногда он прыгал так далеко, что чувствовал себя Суперменом, а иногда бежал быстрее, вспоминая овчарку, которая гналась за ним по пляжу в тот ветреный день, когда их пригласили на обед к Джорджу. Патрик умолял маму отпустить его погулять, потому что любил смотреть, как ветер взрывает море, будто разбивает бутылки о скалы. Ему велели не уходить далеко, но он хотел быть поближе к скалам. К пляжу вела песчаная тропка. Патрик пошёл по ней, но тут на вершине холма появилась косматая толстая овчарка и залаяла. Заметив её приближение, Патрик бросился бежать, сначала по извилистой тропинке, а потом напрямик, по мягкому склону, всё быстрее и быстрее, делая огромные шаги и раскинув руки навстречу ветру, пока наконец не спустился с холма на полукруг песка у скал, куда доплёскивали самые большие волны. Он оглянулся и увидел, что овчарка осталась далеко-далеко наверху, и понял, что она его всё равно бы не догнала, потому что он так стремительно мчался. Только потом он задумался, гналась ли она за ним вообще.

Тяжело дыша, он соскочил в русло высохшего ручья и вскарабкался на громадный валун между двумя кустиками бледно-зелёного бамбука. Как-то раз Патрик придумал игру и привёл сюда Эндрю, поиграть. Оба взбирались на валун и пытались столкнуть с него друг друга, притворяясь, что с одной стороны яма, полная острых обломков и лезвий, а с другой — бассейн мёда. Тот, кто падал в яму, умирал от миллиона порезов, а тот, кто валился в бассейн, тонул в густой вязкой золотистой жиже. Эндрю всё время падал, потому что он слюнтяй.

И папа Эндрю тоже был слюнтяй. В Лондоне Патрика пригласили на день рождения к Эндрю, и там посреди гостиной стояла здоровенная коробка с подарками для всех гостей. Все по очереди вытаскивали из коробки подарки, а потом бегали по комнате, сравнивали, кому что досталось. Патрик запихнул свой подарок под кресло и пошёл за другим. Когда он доставал из коробки ещё один глянцевый свёрток, к нему подошел папа Эндрю, присел на корточки и сказал: «Патрик, ты ведь уже взял себе подарок, — но не сердито, а таким голосом, будто предлагал конфету, и добавил: — Нехорошо, если кто-то из гостей останется без подарка». Патрик с вызовом посмотрел на него и ответил: «Я ещё ничего не взял», а папа Эндрю отчего-то погрустнел и стал похож на слюнтяя, а потом сказал: «Хорошо, Патрик, но больше подарков не бери». Хотя Патрику досталось два подарка, папа Эндрю ему разонравился, потому что хотелось ещё подарков.

Сейчас Патрик играл на валуне в одиночку: он прыгал с одной стороны на другую и бешено размахивал руками, стараясь не оступиться и не упасть. Если он всё-таки падал, то притворялся, будто ничего не случилось, хотя и понимал, что это нечестно.

Потом он с сомнением посмотрел на веревку, которую Франсуа привязал к одному из деревьев у ручья, чтобы можно было раскачиваться над руслом. Патрику захотелось пить, поэтому он начал подниматься к дому по тропинке через виноградник, где уже тарахтел трактор. Меч превратился в обузу, и Патрик обиженно сунул его под мышку. Однажды он услышал, как отец сказал смешную фразу Джорджу: «Дай ему верёвку, он и повесится». Патрик не понял, что это значит, но потом с ужасом решил, что они говорили о той самой верёвке, которую Франсуа привязал к дереву. Ночью ему приснилось, что верёвка превратилась в осьминожье щупальце и обвилась вокруг горла. Он хотел перерубить удавку, но не мог, потому что меч был игрушечный. Мама долго плакала, когда увидела, как он болтается на дереве.

Завтра на террасы придут сборщики винограда, станут наполнять корзины гроздьями. В прошлом году Франсуа катал Патрика на тракторе. У Франсуа были сильные руки, твёрдые, как дерево. Франсуа был женат на Иветте. У Иветты есть золотой зуб, который виден, когда она улыбается. Когда-нибудь Патрик вставит себе золотые зубы — все, а не просто два или три. Иногда он сидел на кухне с Иветтой, а она давала ему пробовать всё, что готовила. Протягивала ему ложку с помидорами, мясом или супом и спрашивала: «Ça te plaît?» («Нравится?» — фр.) Он кивал и видел её золотой зуб. В прошлом году Франсуа усадил его в уголок прицепа, рядом с двумя большими бочками винограда. Если на дороге были ухабы или она шла в гору, Франсуа оборачивался и спрашивал: «Ça va?» («Как дела?») — а Патрик отвечал: «Oui, merci» («Да, спасибо»), перекрикивая шум мотора, визг прицепа и скрежет тормозов. Когда они приехали туда, где делают вино, Патрик очень обрадовался. Там было темно и прохладно, пол поливали водой из шланга, и резко пахло соком, который превращался в вино. Комната была огромная, и Франсуа помог ему подняться по лесенке на высокий помост над давильней и всеми чанами. Помост был из металла с дырочками. Было очень странно стоять высоко наверху с дырочками под ногами.

Дойдя по помосту до давильни, Патрик заглянул в неё и увидел два стальных валка, которые вертелись бок о бок, только в разные стороны. Валки, заляпанные виноградным соком, громко крутились и тёрлись друг о друга. Нижний поручень помоста доходил Патрику до подбородка, и казалось, что давильня очень близко. Патрик смотрел в неё и представлял, что его глаза, будто виноградины, сделаны из прозрачного желе и что они вывалятся у него из головы, а валки их раздавят.

Приближаясь к дому, как обычно, по правому, счастливому пролёту двойной лестницы, Патрик свернул в сад, посмотреть, на месте ли лягушка, которая жила на инжирном дереве. Встреча с древесной лягушкой тоже была счастливой приметой. Ярко-зелёная лягушачья кожа выглядела глянцево-гладкой на фоне гладкой серой коры, а саму лягушку было очень трудно заметить среди ярко-зелёной, лягушачьего цвета листвы. Патрик видел древесную лягушку всего два раза. Первый раз он целую вечность стоял, не шевелясь, и разглядывал её чёткие очертания, глаза навыкате, круглые, как бусины маминого жёлтого ожерелья, и присоски на передних лапках, которые прочно удерживали её на стволе, и, конечно же, на раздувающиеся бока живого тела, точёного и хрупкого, как драгоценное украшение, но жадно вдыхающего воздух. Во второй раз Патрик протянул руку и кончиком указательного пальца осторожно коснулся лягушечьей головы. Лягушка не шелохнулась, и он решил, что она ему доверяет.

Сегодня лягушки не было. Патрик устало одолел последний лестничный пролёт, упираясь ладонями в колени, обогнул дом, подошёл ко входу на кухню и толкнул скрипучую дверь. Он надеялся, что Иветта на кухне, но её не было. Он дёрнул дверцу холодильника, которая отозвалась перезвоном бутылок белого вина и шампанского, потом пошёл в кладовую, где в уголке на нижней полке стояли две тёплые бутылки шоколадного молока. Не без труда он открыл одну и отпил успокоительный напиток прямо из горлышка, хотя Иветта не разрешала так делать. Как только он напился, то сразу погрустнел и уселся на шкафчик, болтая ногами и разглядывая свои сандалии.

Где-то в доме, за закрытыми дверями, играли на фортепиано, но Патрик не обращал внимания на музыку, пока не узнал мелодию, которую сочинил отец специально для него. Он соскочил на пол и побежал по коридору из кухни в вестибюль, а потом, гарцуя, прискакал в гостиную и начал танцевать под отцовскую музыку. Мелодия была бравурная, вихляющая, на манер военного марша, с резкими всплесками высоких нот. Патрик прыгал и скакал между столами, стульями и вокруг фортепиано и остановился, лишь когда отец закончил играть.

— Как дела, мистер мастер маэстро? — спросил отец, пристально глядя на него.

— Спасибо, хорошо, — ответил Патрик, лихорадочно соображая, нет ли в вопросе подвоха.

Ему хотелось перевести дух, но при отце надо было собраться и сосредоточиться. Однажды Патрик спросил, что самое важное на свете, а отец ответил: «Замечай всё». Патрик часто забывал об этом наставлении, хотя в присутствии отца внимательно всё разглядывал, не совсем понимая, что именно надо заметить. Он следил, как движутся отцовские глаза за тёмными стеклами очков, как перескакивают с предмета на предмет, с человека на человека, как на миг задерживаются на каждом, как мимолетный взгляд, клейкий, будто стремительный язык геккона, украдкой слизывает отовсюду что-то очень ценное. В присутствии отца Патрик смотрел на всё серьёзно, надеясь, что эту серьёзность оценит тот, кто следит за его взглядом так же, как он сам следит за отцовским взглядом.

— Подойди ко мне, — сказал отец. Патрик шагнул к нему.

— Поднять тебя за уши?

— Нет! — выкрикнул Патрик.

У них была такая игра. Отец вытягивал руки и щипал Патрика за уши большим и указательным пальцем. Патрик обхватывал ладошками отцовские запястья, а отец притворялся, что поднимает его за уши, но на самом деле Патрик держался на руках. Отец встал и вздёрнул Патрика на уровень своих глаз.

— Разожми руки, — велел он.

— Нет! — выкрикнул Патрик.

— Разожми руки, и я тебя сразу же отпущу, — повелительно сказал отец.

Патрик разжал пальцы, но отец всё ещё держал его за уши. На миг Патрик повис на ушах, быстро перехватил отцовские запястья и ойкнул.

Кадр из сериала «Патрик Мелроуз»

— Ты же обещал, что отпустишь. Пожалуйста, отпусти уши.

Отец всё ещё держал его на весу.

— Сегодня я преподал тебе важный урок, — заявил он. — Думай самостоятельно. Не позволяй другим принимать решения за тебя.

— Отпусти меня, пожалуйста, — сказал Патрик, чуть не плача. — Пожалуйста.

Он с трудом сдерживался. Руки ныли от усталости, но расслабиться он не мог, потому что боялся, что уши оторвутся с головы одним рывком, как золотистая фольга с баночки сливок.

— Ты же обещал! — завопил он. Отец опустил его на пол.

— Не ной, — произнёс он скучным тоном. — Это очень некрасиво.

Он снова сел за фортепиано и заиграл марш.

Патрик не стал танцевать, выбежал из комнаты и помчался через вестибюль на кухню, а оттуда на террасу, в оливковую рощу и дальше, в сосновый бор. Он добрался до зарослей терновника, скользнул под колючие ветви и съехал с пологого пригорка в своё самое тайное убежище. Там, у корней сосны, со всех сторон окружённой густыми кустами, он уселся на землю, глотая рыдания, которые застревали в горле, как икота.

Здесь меня никто не найдёт, думал он, судорожно втягивая воздух, но спазмы сжимали глотку, и он не мог вдохнуть, словно запутался головой в свитере, и не попадал в ворот, и хотел высвободить руку из рукава, но она застряла и всё перекрутилось, а он не мог выбраться и задыхался.

Зимой, когда лёд затягивал лужи, в ледяной корке оставались застывшие пузырьки воздуха. Лёд их поймал и заморозил, они тоже не могли дышать. Патрику это очень не нравилось, потому что это несправедливо, поэтому он всегда разбивал лёд, чтобы выпустить воздух на свободу.

Здесь меня никто не найдёт, думал он. А потом подумал: а вдруг меня вообще никто здесь не найдёт?

Мини-сериал «Патрик Мелроуз» с Бенедиктом Камбербэтчем в главной роли стал громкой новинкой года. Он снят по одноимённому циклу книг британского писателя Эдварда Сент-Обина. Первые три истории из пяти уже можно почитать в печатном варианте, две заключительные опубликуют в декабре.

Главный герой книги — плейбой, наркоман и алкоголик — пытается обуздать свою тягу к саморазрушению и приструнить внутренних демонов, которые появились в результате детской травмы. Если вы соскучились по тонкому британскому юмору, сдобренному хорошей порцией драмы, обязательно почитайте книгу.