Ежегодно в нашей речи появляются новые слова, заимствованные из других языков. Многие из них занимают безальтернативные позиции в употреблении. Вечный спор в этом вопросе — нужно ли отказаться от использования иностранных слов в пользу сохранения чистоты русского языка. Об этом мы поговорили с филологом Владимиром Пахомовым, чтобы разобраться, откуда появилась собака, сколько слов в русском языке с иностранным корнем и почему модерация языка вызовет больше вопросов, чем ответов.
Если мы уберём заимствования, от русского языка мало что останется
— Есть ли общая схема, как иностранные слова появляются в разных языках?
Заимствования всегда связаны с какими-то контактами между языками и странами. Это могут быть контакты любого уровня: торговые, культурные, экономические или военные. Когда носители разных языков общаются, они неизбежно заимствуют друг у друга слова. Так происходило во все эпохи, но с разной скоростью и в разных направлениях. Эти контакты абсолютно нормальные, естественные для живых языков.
Принятие христианства привело к большому количеству заимствований из греческого языка, мода на французское в XVIII веке — к заимствованию из французского. Развитие информационных технологий, компьютеров, мобильной связи привело к тому, что все слова, связанные с ними, пришли к нам из англоязычных стран. И это только очень короткие волны заимствований в истории русского языка. Не все языки так открыты, как русский.
Русский язык на ведущих ролях в мире, помимо прочего, потому, что он всегда был открыт для заимствований и никогда наглухо ни от кого не закрывался.
Очень интересно наблюдать, как противники иностранных слов ссылаются на опыт других языков и говорят: «А вот, например, исландский язык. Они там все слова сами придумывают» или «А вот посмотрите на венгерский язык…». Но парадокс в том, что эти языки не являются мировыми. А русский — один из рабочих языков Организации объединённых наций, язык межнационального, международного общения. Исландский такие функции не выполняет.
— Заимствования наносят урон языку или, наоборот, обогащают его?
Конечно, обогащают язык, потому что в русском языке заимствованных слов, по самым скромным подсчётам, никак не меньше, чем исконных. А скорее всего, больше. Если мы уберём все заимствованные слова — от русского языка мало что останется.
Проблема ещё, как правильно считать. В русский язык приходит иностранный корень, а дальше от него образуются однокоренные слова. И вот в какую группу мы будем записывать их — вопрос. Слово «собака» — древнее заимствование с Востока, предположительно, из иранских языков. «Собачий», «собачка», «собачонка», «собачиться» — слова, уже образованные от этого иностранного корня. Скорее всего, их нужно записывать уже в русские слова.
В середине прошлого века писали, что слово «шорты» — варваризм и не нужно его использовать, а нужно говорить «спортивные теннисные трусы».
Классический пример заимствования — это иноязычные слова, оканчивающиеся на гласные и несклоняемые. Слово «пальто» за несколько столетий в русском языке до сих пор не стало склоняться. Хотя ещё Корней Чуковский сделал прогноз, что со временем начнёт, но этого так и не произошло. При этом к слову «пальто» вряд ли сейчас кто-то враждебно относится и считает его порчей русского языка.
— В других языках: в английском, французском, немецком есть ли похожие процессы? Интегрируют ли они какие-то русские слова в свой язык или нет?
Английский язык на очень большой процент состоит из заимствований из французского языка. А французский язык, как мы помним, восходит к латыни. В конечном итоге корни многих слов европейских языков (и русского тоже) нужно искать в латыни и греческом — главных языках античного мира.
Заимствований из русского в западноевропейских языках немного. В основном наши слова используются в языках народов России, народов Центральной, Средней Азии. То есть русский язык больше берёт с Запада, больше даёт на Восток. Такой вот путь заимствования.
Мы используем слово «джетлаг» не потому, что не хотим использовать нормальное русское слово
— В 1980-е читатели журнала «Русская речь» просили разъяснить выражения «крылатые ракеты» и «звёздные войны». Можете поделиться наблюдениями, происходят ли такие публичные дискуссии в современном обществе? И есть ли вообще закономерная реакция на появление новых слов?
В первые годы моей работы на Грамоте.ру — с 2003 года — в топ вопросов о значениях новых слов входили «гламур», «креативный», «брутальный». Кажется, что сейчас нет нужды разъяснять значение этих слов. Появилось много словарей — к примеру, «Словарь новейших иностранных слов» Шагаловой, который посвящён толкованию недавних заимствований.
Как правило, всё новое вызывает протест у носителей языка. Если мы не берём лингвистов и очень узкий круг людей, которые понимают, что изменения — это нормально и закономерно. Кажется, что многим людям в принципе не нравится, когда появляются новые слова.
У «Тотального диктанта» есть проект — «Амбассадоры русского языка», в рамках которого мы за пределами России рассказываем о языке, о литературе, привозим писателей. Ему уже три года, и ни один анонс наших мероприятий в какой-либо стране или городе не обходится без комментариев: «Вы что, русские слова забыли?», «А почему вы так назвали этот проект?», «Сначала научитесь говорить по-русски, а потом проводите диктанты».
Боязнь заимствований, желание оградить русский язык от них — это связано с очень распространённым мифом, что иностранные слова используются из-за какой-то лени.
В советское время был штамп «низкопоклонство перед Западом». В частности оно выражалось в использовании иностранных слов — якобы от этого страдает язык и речь.
Но дело как раз в том, что иностранные слова приживаются потому, что в русском языке может не быть точных синонимов. Мы используем слово «джетлаг» не потому, что не хотим использовать вместо него нормальное русское слово. А потому что нет аналогичного, которым ёмко можно описать состояние дискомфорта, вызванное длительным перелётом и сменой часовых поясов.
Слово «стендап» не заменишь ни на «выступление», ни на «сценку», ни на «капустник». Тотальный диктант тоже очень ругают за использование слова «квизы». Почему не сказать по-русски — викторина? Потому что викторина и квиз — разные типы игр. (Само слово «викторина» имеет латинский корень). Викторина в баре — это странно.
Если мы возьмём каждую такую пару, где предлагают заменить иностранное слово русским аналогом, мы увидим, что это не точный аналог и разница всё-таки есть.
Хейтер — слово не настолько тяжёлое, негативно окрашенное, как ненавистник, потому что ненависть — очень сильное, яркое чувство. А хейт — может быть брюзжанием, ворчанием, негодованием или травлей. То есть за этим словом разные эмоции и действия, которые не исчерпываются русским понятием «ненависть».
Иностранные слова не вытесняют русские, они встают в один ряд с ними, у нас слов становится больше.
Появляется больше возможности выбора. Где-то нам понадобится русское слово, где-то иностранное, где-то оба слова. Здесь важно выбирать то, что нужно, из этого арсенала, который существенно расширяется благодаря заимствованиям.
«Краш» и «кринж» вряд ли надолго задержатся и скоро уйдут
— В 2019 году на «Лайфхакере» была статья про 40 заимствований, которые бесят читателей. Одним из таких слов было «фейк». Сегодня оно плотно вошло в публичное поле в связи с «Законом о фейках». Это скорее удобное сокращение названия закона или пример долгого процесса интеграции слова в язык?
Да, помню, что слово «фейк» всех бесило, но оказалось удобным, потому что здесь тоже не подберёшь нормального синонима. Оно продолжает вызывать негативные эмоции, хоть и не в такой степени. Совсем недавно у меня был спор в соцсетях с подписчиком, который протестовал против слова «фейк». «Почему вы используете иностранное слово, когда можно сказать по-русски “ложь”?»
Я тогда отвечал в таком ключе, что фейк — не обязательно ложь. Это не тождественная замена, потому что ложь — намеренное введение в заблуждение. А фейк — недостоверная информация. Она может распространяться не от желания обмануть, а просто потому, что распространители не видят, не понимают, что это недостоверная информация. Публикация фейков не обязательно может быть намеренной.
— Есть ли какая-то статистика, в какие периоды иностранных слов в языке становится больше, а когда — меньше? С чем может быть связана эта динамика?
Рост заимствований происходит в период бурных изменений в языке, когда приходят в большом количестве новые слова, когда развиваются какие-то значимые социально-общественные процессы. В последние столетия заимствования появляются в основном из западноевропейских языков.
Значение имеют любые контакты. Один из любимых примеров в этой истории — слово «ас»: выдающийся мастер в каком-то деле, а изначально — лётчик высочайшего класса. Это заимствование из немецкого языка (а ещё раньше — из французского) пришло как раз в начале Великой Отечественной войны. И вот здесь поразительно, как слово, которым изначально называли врага, стало использоваться и для обозначения своих. Сначала асы —это немецкие лётчики, потом асами стали называть и советских лётчиков-истребителей. А потом слово «ас» расширило значение: помимо собственно лётчиков высочайшего класса стало обозначать высококвалифицированных специалистов других отраслей. Вот это очень удивительно — появление нового значения и его расширение.
Какое место занимает молодёжный сленг в развитии языка?
Странно говорить о молодёжном жаргоне в целом, потому что внутри него очень много разных поджаргонов. Молодёжь — это и те, кому 14, и те, кому 30 лет.
14-летние, 20-летние, 25-летние, 30-летние говорят порой на абсолютно разных языках и разных жаргонах. Для кого-то «краш» — уже безумно устаревшее слово, а для кого-то — всё ещё последний писк моды. Поэтому в разных группах молодых людей всё по-разному и очень быстро меняется. Я думаю, что «краш» и «кринж» вряд ли надолго задержатся и довольно скоро уйдут. Главная задача молодёжного жаргона, как и любого другого, — создать малопонятный язык замкнутой социальной группы. Нужно, чтобы взрослые не очень понимали, о чём говорят дети.
Каждое новое поколение, приходя в этот мир, во-первых, немножко меняет литературный язык, а во-вторых, создаёт свой жаргон, который достаточно быстро пролетает и забывается.
Сейчас в моде слова, которые описывают других людей через качество коммуникации с ними. И поэтому здесь скуфы, токсики, нормики, чечики и прочие — обозначения людей в зависимости от того, насколько они нормальные, ненормальные, приятные, неприятные, хорошо или нехорошо иметь с ними дело. Понятно, что со скуфом или токсиком лучше не связываться. И вот это, скорее, уже даже более современные примеры, чем кринж и краш.
Величие русского языка в его открытости
— Модерация использования иностранных слов — будь то законы или школьное образование — имеет смысл? Поможет ли это в борьбе за сохранение чистоты русского языка?
Попытка модерации может только привести к ещё большему числу проблем и вопросов. В прошлом году в федеральном законе о государственном языке Российской Федерации изменился пункт про использование заимствованных слов: «Не допускается использование иностранных слов, за исключением тех, которые не имеют общеупотребительных аналогов в русском языке и перечень которых содержится в словарях согласно пункту …» — только этого списка словарей пока нет, мы ждём, когда он появится.
И получается, что механизм такой. Если слово «лайфхак» есть в словаре — значит, его можно использовать в сфере употребления русского языка как государственного, а слова «джетлаг» нет — значит, нельзя. Но как тогда назвать это состояние? Нужно, получается, использовать описательную конструкцию? А если, допустим, ученик употребил слово «джетлаг» в сочинении в рамках ЕГЭ — нужно его зачёркивать и засчитывать как ошибку? Мне кажется, что попытки как-то это регулировать законодательно приведут к росту проблем и вопросов, связанных с русским языком.
Об этом хорошо писал лингвист Кирилл Сергеевич Горбачевич в статье 1990 года «О будущем русского языка. Дано ли нам предугадать?» — люблю её и часто цитирую. На примере слов «зодчий» и «архитектор», он показывал, что иностранное слово не вытеснило русское, а встало в один ряд с ним. Слово «зодчий» используется, когда мы говорим о величественных памятниках древнерусской архитектуры, а когда мы говорим о каких-то современных небоскрёбах — то «архитектор». Он показывает, как в языке осталось и то, и другое. И вот там очень хорошая фраза есть.
Всякая замкнутая национальная культура проигрывает в своём развитии
Величие русского языка, помимо прочего, в его открытости для других языков, для других культур. В том, что он столько всего в разные эпохи принимал, перерабатывал, оставлял лучшее, убирал ненужное. И это тот самый естественный процесс развития языка, в который, с моей точки зрения, лучше не вмешиваться
Язык всегда сам разбирался, какие слова ему нужны, а какие — нет. И попытки в это влезть разными механизмами, боюсь, приведут к обратному результату.
— Как жить тем, кто не хочет употреблять и слышать «нерусские» слова? Стоит ли им перестать пить кофе, пользоваться интернетом и есть чизбургеры?
Здесь очень важно различать язык и речь. Им можно посоветовать принять, что это естественный процесс для языка. Но где-то разделить их возмущение, когда слишком много иностранных слов используется в конкретной ситуации общения.
Я думаю, что любой носитель русского языка не обрадуется, если он услышит речь, где на 50 слов будет 49 новейших заимствований из английского языка. Слишком много иностранных слов, сразу употреблённых вместе, в рамках одного текста, сделают высказывание совершенно непонятным. И это вызовет нормальную негативную реакцию.
Это вопрос культуры речи. Нужно стараться использовать иностранные слова к месту. Так что могу посоветовать людям, которые негодуют из-за заимствований, — разделять язык и речь. Согласиться с ними в том, что в речи это может быть неуместно. При этом всячески продолжать им рассказывать, в том числе на примерах из прошлого, что для языка как для системы — это нормальный, естественный процесс, это развитие и обогащение.