«Перечитайте рукопись, приготовьтесь к позору и шлите её редакторам»: интервью с писателем Алексеем Сальниковым

Роман «Петровы в гриппе и вокруг него», впервые опубликованный в 2016 году, рассказывает об автослесаре Петрове и членах его семьи, которые перед Новым годом заболевают и теряют грань между реальностью и галлюцинациями. Эта книга превратила писателя из Екатеринбурга Алексея Сальникова в лауреата премии «Национальный бестселлер» и литературную звезду. Лайфхакер узнал у автора, что самое тяжёлое в литературной работе, как ему пришлось добывать деньги, прежде чем он написал первую книгу, и что значит писательский успех.

«Можно ли разбогатеть на книгах — вопрос не ко мне, а к Джоан Роулинг»

— Вы обрели известность после выхода романа «Петровы в гриппе и вокруг него». Как шла работа над книгой?

— Уже, честно говоря, не помню, как всё происходило. В голове осталась только зелёная стена нашей ободранной тогда кухни. На эту стену я иногда поднимал глаза. Идея романа была сама по себе забавная, но дикая: о том, что мы, пусть и проживая в одной семье, подчас не всё знаем друг о друге. О том, что наш ребёнок, даже растущий у нас на глазах, про которого мы вроде бы должны знать всё, — потому что знаем, что он смотрит, какие книги мы ему читаем, что он ест, в конце концов, — всё равно загадка для нас. Ну и ещё книга про то, насколько мы при этом друг другу близки, даже совсем далёкие люди. So close, no matter how far, да.

Писал в свободное время, потому что в успех романа не верил. Просто самому было любопытно закончить и подробнее разглядеть придуманную историю. Тогда я занимался писаниной за деньги: составлял описания товаров, немного переводил, в том числе статьи, переделывал курсовые до полной неузнаваемости.

— А кроме этого работали кем‑то ещё?

— Ой, кем только не работал. Даже отделочником приходилось. Сторожил там и сям, в ходовой у автомобилей ковырялся, работал в котельной, даже дорос до бригадира смены. Но это бригадирство было скорее спихиванием ответственности на самого молодого.

При этом пишу с детства, поэтому никогда не видел себя никем, кроме писателя. Всегда воспринимал любую работу с точки зрения удобства или как некий литературный материал. На одном месте можно спокойно читать и писать, а на другом — нет. Вот и всё удобство.

— Наверняка после успеха «Петровых в гриппе и вокруг него» было небольшое головокружение. Как удалось его победить и заставить себя писать следующие книги?

— Побеждать себя приходится каждый день. Потом оказывается, что побеждал себя зря и лучше бы лежал на диване и не спешил, потому что переписывать то, что уже набросал, удалять целые куски текста довольно болезненно — проще переписать всё заново. И эти год или два в одном тексте — повторять его с вариациями, прикидывать, как лучше, — довольно утомительны для головы, потому что идея всё время с тобой, таскаешься с ней повсюду, даже спать вроде лёг, а всё равно крутишь так и сяк.

— Сколько времени занимает работа над одной книгой?

— Если отсчитывать от момента, когда идея возникла, до точки в конце, то всё это дело занимает несколько лет. «Петровы» придумывались лет семь, наверное. Два или три года смотрел на первые полторы страницы и всё не знал, как подступиться. Чего‑то не хватало.

«Отдел» тоже крутился в голове, пока гулял с собакой по лесу. «Опосредованно» так вообще с подросткового возраста оформлялся в книгу. Такое чувство, что стихи начал писать только для того, чтобы придумать этот роман, хотя бы частично представляя, что такое жизнь среднестатистического поэта.

— Вы рассказывали, что роман «Отдел» писали иногда пьяным. Алкоголь помогает вам в работе над книгами?

— Не иногда, а всего один раз. Алкоголь не помогает в работе. Наоборот. Если утром просыпаешься после посиделок с друзьями, хочется пить воду, хотя будет только хуже. Хочется курить, и тоже будет только хуже, и целый день приходишь в себя. Тошнит, кроме прочего, и не так что прямо тошнит, а то ли тошнит, то ли нет. Это ещё хуже. Какая уж тут помощь в работе?

— А что помогает? Какие знания вообще нужны, чтобы стать писателем? Университет, например, вы не окончили, о литературных курсах не упоминали, лишь о поэтической студии в Нижнем Тагиле.

— Литературные курсы, в принципе, были. Это был семинар Юрия Казарина и Евгения Касимова при Екатеринбургском государственном театральном институте. Курс «Литературная работа», или же «Литературный работник». Но и тут ничего не удалось окончить. Хотя всё очень стремительно переросло в дружбу с этими преподавателями, и дружба эта длится до сих пор.

Литературная работа началась сразу же, что интересно. Появились публикации, стало занимательным ковыряться в собственных текстах, чтобы составить очередную подборку, удивить кого‑нибудь очередным стихотворением. На какое‑то время появилось безоговорочное понимание того, что в тексте хорошо, а что плохо. Несколько лет буквально выпали из жизни, пока занимался этим перебиранием слов. Кажется, это того стоило.

А что до образования, то не знаю, честно. Видел коллективный сборник академиков Уральского отделения Российской академии наук. Понятно, что участники этого сборника были не без образования, но это совершенно не повлияло на то, интересные были у них стихи или нет. У большинства — нет. Вы не поверите: там было про то, что маму нужно любить, потому что она тебя родила в муках, и так далее.

Литература такая штука, в которой чем дольше находишься, тем меньше понимаешь, как она устроена.

Поэтому самое прекрасное время для творчества — юность, ведь это период безоговорочной уверенности в собственных силах.

— Вы сейчас можете о себе сказать, что вы профессиональный писатель и литература вас кормит?

— Да, всё так.

— Как изменился ваш образ жизни после выхода книг?

— Не очень сильно, поэтому гонорара с одного романа хватило на ремонт и спокойную жизнь. А на гонорары с трёх романов хватает на жизнь ещё более спокойную. Что до подработок, то охотно пишу что‑нибудь, если попросят, езжу куда‑то, если приглашают. Но это не из разряда «приходится», с удовольствием общаюсь с людьми.

— Можно ли разбогатеть на написании книг?

— Это вопрос не ко мне, а к Джоан Роулинг.

«Хочешь что‑то сказать читателю — повтори это несколько раз, желательно используя капслок»

— С чего началась ваша любовь к литературе?

— Началось всё с географического атласа. Долго мучил родственников, выспрашивая, как читается та буква или другая. Они этому особого значения не придавали. А однажды тётя пришла к нам пообедать и, возможно, поперхнулась, когда услышала из соседней комнаты слова, которых не ожидала от дошкольника: «Лихтенштейн, Берлин, Барселона».

Дальше любовь к чтению развилась из книг, которые выбирал сам и подсовывала мне мама. Особенно литературу полюбил, когда сломал ногу в семь лет и сначала лежал на вытяжке, а затем ходил в гипсе. Любовь не могла не развиться, потому что мне выписывали перво‑наперво журнал «Весёлые картинки», а затем скопом «Мурзилку», «Пионера», «Костёр», «Юного натуралиста», «Юного техника», где традиционной была рубрика фантастики. Ходил в библиотеку. В то время, когда развлечений в посёлке под Нижним Тагилом имелось не очень много, трудно было не читать.

Среди любимых книг была «Лев и собачка» Льва Толстого. Ею мерил свою сентиментальность — проверял, пойдут слёзы, не пойдут. Всё время шли. Ещё нравились «Продавец приключений» Георгия Садовникова, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, «Муравьи не сдаются» Ондржея Секоры, «Муфта, Полботинка и Моховая Борода» Эно Рауды, «Старик и море» Эрнеста Хэмингуэя.

— Как близкие отнеслись к вашему желанию стать профессиональным писателем? Как отзываются о ваших книгах и узнают ли себя в них?

— Когда я был ребёнком и подростком, близкие считали, что это вроде придури. Ну знаете, когда ребёнка спрашивают, кем он собирается стать, когда вырастет, а тот отвечает, допустим, астрономом, а родственники такие: «О‑о‑о!» — и никто не верит. Сейчас ситуация немного изменилась. Сестре и племянницам вроде нравится, некоторым родственникам в Эстонии — тоже, а про остальных не знаю.

Жена и сын — это другая история. Это всё же делается в некотором роде совместно, как учёба жены и сына, работа жены, переезды, смерть собаки, неприятности и успехи. Жена и друзья порой узнают какие‑то вещи, заимствованные из жизни. Но это ведь нормально.

— На сайте издательства АСТ про вас написано: «Самым главным критиком своего творчества считает свою жену и полностью доверяет её оценке». Переписывали что‑то, если жене не нравилось?

— Да в тех же «Петровых» Аида пришлось сделать более явным, чем он был в первой рукописной редакции. С тех пор крепко усвоил неписаное правило: если хочешь что‑то сказать читателю, повтори это несколько раз, желательно используя при этом капслок. Но когда Лене не понравилось, что героиня «Опосредованно» принимает обратно бывшего мужа, тут уж я не дал вмешиваться, потому что чего только не бывает между людьми.

Как только дописываю рукопись, сразу даю Лене читать, но и в процессе, бывает, что‑то обсуждаю. Не только с ней, с друзьями тоже завожу разговоры на темы, которые могут пригодиться. Затем они вспоминают: дескать, вот об этом мы с тобой говорили, об этом тоже. Лена тоже это подмечает, ей очень это нравится, ей лучше всего видно, откуда появился тот или иной эпизод. В этом, наверное, один из нескольких плюсов жизни с писателем.

«Герои принимаются вести диалоги, которые и не придумываешь уже — они сами появляются»

— Как строится ваш рабочий день? Где предпочитаете работать, какими инструментами пользуетесь, когда пишете?

— Просыпаюсь, умываюсь, выгуливаю собаку, иду за сигаретами, мою полы, сажусь за работу. Некоторые пункты в утреннем распорядке, бывает, меняются местами. Из инструментов разве что Word.

— Как вы работаете над текстом?

— Как ни странно, это отчасти что‑то актёрское. Придумываешь персонажа, сочиняешь ему приключения, пытаешься пережить им эти приключения, записываешь. Неинтересное вычёркиваешь.

Что до стиля, то очень люблю близкое к разговорной речи косноязычие, но не думаю, что это именно мой стиль. Сейчас много кто так пишет.

Без плана всё же никуда, он помогает смотреть на то, что пишешь, как бы сверху, видеть фрагмент текста, над которым работаешь, частью большого труда.

Как ни крути, а роман — это ведь не стопка рассказов, нагромождённых друг на друга.

Здесь нет никаких хитростей. Помните, в школе давали задание — составить план по рассказу классика. Тут ситуация обратная: требуется сделать план произведения ещё несуществующего и по нему как бы воссоздать из пустоты некий текст. Я делаю просто список глав, памятку, что там должно происходить. Затем по пунктам расписываю примерные события в главе.

Если что‑то меняется в процессе написания, то и ладно. Пока пишу план, довольно много поправляю, оставляю в покое, думаю, но даже после этого всё равно возникают какие‑то изменения. Это довольно подвижный процесс. Количество пунктов в плане разное: примерно прикидываю, сколько требуется глав в романе, сколько всего должно произойти внутри главы.

— Что тяжелее в работе писателя: написать черновой вариант книги, придумать героев и сюжет или саморедактура?

— Саморедактура однозначно. Вроде бы книга закончена, а вот нет. Самое трудное в саморедактуре то, что когда начинаешь перечитывать, в голову приходят те же самые мысли, которые возникали во время письма. И в этой задумчивости невольно перескакиваешь через те места, которые заметит редактор.

А когда придумываешь, составляешь план, пишешь — для тебя самого текст является в некотором роде сюрпризом, удивляет находками, шутками. Герои, набравшись личных черт, принимаются вести диалоги, которые и не придумываешь уже — они сами появляются.

Такой аттракцион, который всем советую.

— Что обычно вырезаете из текста, когда работаете над книгой? Что посоветуете тем, кто мучается с редактурой своих текстов?

— Убираю то, что не нравится, добавляю то, что показалось интересным. Но это не должен быть бесконечный процесс. Править можно вечно, и всё равно в большом тексте найдётся какая‑нибудь глупость, уверяю вас. Просто нужно знать, что вы не диктант пишете, а историю. Перечитайте пару раз, возьмите себя в руки, приготовьтесь к позору и шлите рукопись по адресам, подсовывайте издателям и редакторам при любом удобном случае.

— Довлатов старался, чтобы все слова в одном предложении начинались с разных букв, а на странице не повторялись одинаковые слова. А есть ли у вас какие‑то правила в редактуре?

— Меня больше угнетают привычные, замыленные словосочетания типа «побелел как простыня», «синий как небо», «красный как кровь», «золотая осень». Коробит, когда виден подбор синонима, чтобы слово не повторилось в тексте. Слегка подбешивает необходимость придумывать некие действия в диалогах. У англоговорящих вон said, said, said, said, said. У нас же всё кто‑то «чешется», «кивает», «покашливает в кулак», «прищуривается» и так далее. Но всё равно руки сами тянутся, чтобы между слов прямой речи какое‑нибудь действие вклинить.

— Вы пишете каждый день?

— Когда знаю, о чём писать, то да, каждый день. А если не знаю, то могу несколько месяцев придумывать, что и как. Потому что если мне не нравится, то какой смысл ожидать, что читателю внезапно зайдёт? Лучше остановиться, подумать. Никто же не торопит, вопреки мифам, что существуют некие кабальные контракты, и если писатель не уложился в срок, к нему приезжают крепкие ребята из АСТ или Livebook и охаживают бейсбольными битами.

— Фильм «Петровы в гриппе» должен выйти в прокат в этом году. Вас привлекали к работе над фильмом? Нравится ли вам выбор Чулпан Хаматовой и Семёна Серзина на главные роли?

— Вроде бы собираются вставить меня в кадр каким‑нибудь образом, но я успешно ускользаю в силу занятости.

И да, выбор, который сделал Кирилл Серебренников, когда искал актёров на главные роли, вполне меня устраивает. Но даже если бы и не устраивал — режиссёру, в конце концов, виднее, какой должен быть визуальный ряд, как должны выглядеть люди в кадре, как и что они должны играть.

— «Большинство людей, занимающихся литературой, по сути, гробят свою жизнь. Они делают то, что не приносит ничего, кроме некой умственной работы» — ваша цитата из одного интервью. Вы считаете, что писателю непросто добиться успеха?

— Успех — та ещё мера. Платонов успешный был человек? Или, может, Цветаева? Но их хотя бы помнят. А сотни или тысячи людей, условно говоря, прожили примерно такие же не очень весёлые жизни, тоже занимались литературой и просто канули в пустоту, как канут в пустоту десятки современных писателей, даже очень популярных сейчас.

И в прошлом, и ныне так неизбежно происходит. Изредка мелькнёт в памяти: «А где, собственно, сейчас некий N, буквально пару лет назад отжигавший?» А всё, нет N. Целые музыкальные группы — фьюить! Что уж говорить о таких нелюдимых существах, как писатели. А через сто лет? А через двести? Несколько имён, знакомых только специалистам.

Если внимательно поглядеть на то, что сейчас принимается за успех или всегда принималось, то это же видимое благополучие за вычетом всех неизвестных публике неприятностей.

— А себя вы считаете успешным писателем?

— Да, я вполне себе успешный писатель. И успешных писателей в России десятки, если не сотни. Они работают в разных жанрах и успешны в них. Смотрю свою ленту в Facebook — чуть ли не два раза в неделю выходит заметная интересная книга. Почти каждая из них — это событие для того или иного читателя.

Топ книг от Алексея Сальникова

«Губернские очерки», «Господа Головлёвы», Михаил Салтыков‑Щедрин

Многожанровый роман «Губернские очерки» — мастерски сделанный, волшебный, более актуальный, чем, как ни странно, «Сахарный Кремль» Сорокина, веселее большей части современной сатиры. В XIX веке верили в силу литературы и карикатуры, а сейчас это больше попытка посмешить единомышленников, чем желание что‑то изменить в мировоззрении читателя. Больше некое кривляние над инфоповодом, про который забудут через пару недель, когда в очередном псевдополитическом мирке появится новая погремушка, которая забьёт перепостами ленту Facebook. В конце концов, роман «Губернские очерки» — завершённый, то есть существование кавалькады героев мастерски объяснено последней фразой большого текста.

«Очарованный странник», Николай Лесков

Герои Лескова интересны тем, что при всей кажущейся убогости, порой оторванности от мира, самые жалкие из них подчас сильнее большинства современных людей. Они удивляют замечательным качеством: точно знают, кто они, во что верят, могут подтвердить свою веру цитатами из Евангелия. Даже кажущаяся потерянность — это для них всё же некое целеполагание.

«Информация», «Деньги», Мартин Эмис

Книги Мартина Эмиса — очень честная штука, полная замечательных деталей из жизни человека среднего возраста. Кроме всего прочего, имеется в ней доля такого кухонного мистицизма, этого вот интуитивного чувства кармы, которое, оказывается, удивительно сближает нас с англичанами. Читаешь и понимаешь, что не такие мы все разные, люди на белом свете.